Костяной

Славку мороз продрал, он бросился следом за угол дома, едва успев сообразить, что делает, но там никого не оказалось. Настолько никого, что Славка вдруг подумал, что никого и не было. Не могло такого быть. В конце концов, ему иногда и дома мерещились всякие шмыгающие кошечки. Мама прямо называла его «нервным мальчиком». А уж страшных картинок он видел побольше иных взрослых, что вместе с его воображением, новыми впечатлениями и темнотой могло… Да что угодно могло, подумал Славка, внезапно ощутив спиной и плечами сгущающиеся сумерки, молчаливый взгляд мокрых деревьев в спину и близость глухого, темного леса. Колючая темнота и запах прелых листьев. Как во сне. Только наяву, и это было плохо.

По спине пошли крупные мурашки. Он сделал шаг назад, потом обернулся, потом снова резко посмотрел в густые тени в зарослях за домом и поспешил к калитке. Ему больше никак не хотелось гулять в саду.

Тем вечером, накануне маминого отъезда, Славка лег поздно и никак не мог уснуть. Маме он ничего не сказал, не любила она этого, не столько сердилась, сколько расстраивалась; поэтому он просто попытался ни о чем не думать и глядел в потолок, пока не начали слипаться веки.

Дом погрузился в тишину и темноту, потрескивала печь – не думай и о печи, сказал он себе, – и вроде бы Славка почти заснул, когда услышал на чердаке топот.

Потом что-то грохнуло в той части дома, где кухня. И тишина.

Встала бабушка, пошла проверить. Славка слышал, как скрипят доски под ее весом за стеной.

Снова наступила тишина. Славка сжал край одеяла в кулаках, натянул его на подбородок и просто лежал.

Тихо, без скрипа открылась дверь, мягко шурхнул нижний угол створки по кривоватым доскам пола. Славка затаил дыхание.

– Мама? – позвал он.

– Это я, – ответила бабушка. – Спи.

– Там упало что-то, и по чердаку кто-то бегает.

Бабушка помолчала, подняла лицо кверху. На чердаке было тихо.

Бабушка подошла и положила шершавую, но теплую ладонь ему на лоб. От нее пахло мятой.

– Спи давай. Хорошо все.

Веки Славки вдруг потяжелели, испуг отступил, и, проваливаясь в сон, он, как и вчера, так и не понял, был этот стишок-колыбельная, которую бабушка вроде бы сказала шепотом, или приснился.

– Метла у стены стояла, упала, а по чердаку кот ходит, мурчалом мурчит, лапами стучит, уж свернулся и спит, и ты спи, спи, спи.

И Славка спал. Он вспомнил стишок на следующее утро, как только проснулся, но через две минуты тот выветрился из головы и забылся навсегда.

* * *

И вот теперь мама уехала, Славка спросил у бабушки про зайца и совсем уверился в своей версии про коловершу. Ну, конечно, если ему не показалось.

Приближался вечер. И Славка снова вышел в сад. Как с теми страшными книжками – он просто не мог закрыть и не смотреть. Он хотел знать. По крайней мере, если ему такое покажется во второй раз – значит что-то явно не так. Хоть с ним, хоть с миром.

Отгорела вечерняя заря, блеклая, как разведенное в воде варенье. Сад оставался пустым, только птицы пересвистывались в зарослях.

Славка уже и замерз. Бабушка легла отдыхать рано, как всегда, она ничего не имела против того, чтоб Славка сам поужинал горячей картошкой из печи, умылся и лег, не забыв запереть дверь. У Славки это не вызывало трудностей, но он знал, что бабушка все равно не уснет, пока он не уляжется, поэтому надолго задерживаться не хотел.

Славка с облегчением подумал, что ничего и не будет. Что нет никакого ведьминого зайца, или кто он там. И ведьмы, значит, нет.

Его очень-очень сильно пугала сама мысль о ведьме. Он представлял этот черный, мокрый до синевы лес, заплывший туманом, жирную темную воду в лужах, слои и слои осклизлых, свалявшихся листьев, отвратительный запах грибов-веселок, гулкий перестук капель, падающих с высоких ветвей, и – ведьму. Седую, лохматую, закутанную в собственные волосы, сидящую на низкой ветке. Ему виделось, что она сжимает мозолистыми ногами старый глиняный горшок, треснувший, покрытый белыми потеками, и ждет своего коловершу. Или свою. Славке казалось, что это все-таки он.

А черный зверь, похожий не то на кота, не то на зайца, бежит по грязному лесу, болтая в зобу молоко, роняя капли в грязь, в темный мокрый мох – молоко, краденное у хозяек. Лучшее молоко бабушка покупала для него, и, думал Славка, заяц по запаху искал его по всему селу. И забегал сюда, к ним, чтобы собрать последнюю добычу на пути к лесу.

Надо бабушке все-таки сказать, подумал Славка. Должна же она заметить пропажу, если что-то и правда пропало. Хотя вдруг она думает, что это я столько съел?..

Да. Тень скользнула по саду, призрачная, темная, волосы встали дыбом, и Славка вдруг перепугался и бросился к дому. Закрыл за собой крючок, задвинул в проушину ржавый колышек, пробежал вдоль серого шершавого бока сарая, подвывая, вскочил на крыльцо и в сени.

Опустил щеколду, крюк, засов, разулся, вскочил в дом, порхнул в комнату и бросился под одеяло.