Костяной

Я хотел сказать ему, что, если он умрет, мне не нужно будет больше спешить и я смогу переждать опасный закатный час. Но я ничего не сказал. Я молча взмахнул цепью, проклиная себя за мягкотелость, и добил его.

Потом сел в седло и поехал дальше, сначала медленно, по кромке над ямой, а потом все быстрее и быстрее. У меня было время до заката.

За моей спиной пылали волчье тело и придорожная трава да еще волосы убитых Офзелендов. О них в книге не говорилось уже ничего.

Номинально Волка С Тысячею Морд опять убил я, и это значило, что вскоре он снова оживет и бросится за мной в погоню. Это обещало мне проблемы, но я не хотел, чтобы Волк С Тысячею Морд умирал так, как планировали хозяева Розовой Аламейды.

Мы покинули ее, когда солнце было на полпути к закату.

Красная и оранжевая трава на полях пестрела серебряными цветами, и серебряные же рыбы пели из прозрачных ручьев. Голоса у некоторых были хриплыми – наверное, от холодной воды. Дриады из ближних рощ звали всякого проезжего расчесать им волосы, но далеко не каждый соглашался на эту нудную работу, хотя платили дриады всегда наличными.

У озера с белой водой я встретил монаха в черных одеждах. Он сидел на мостках и болтал ногами.

– Подай денежку на храм, благородный путник! – попросил он, вежливо улыбаясь.

– А чей храм? – осведомился я, придерживая Коня.

– Азгарота, Хтонического Ужаса, – ответил монах, показывая мне кулончик с пентаграммкой.

– А, – сказал я, развязывая кошелек, – тогда держи.

Я дал ему тяжелую золотую монету, и мы поехали дальше, благословленные добрым монахом.

Время летело, дорога стлалась Коню под копыта, и мы непрестанно приближались к Делте в недобрый закатный час.

В любое другое время здешние места были абсолютно безопасны, но на закате тут появлялись Красные Девы и не пропускали никого, пока тот не отдавал им все до нитки. А из черепов тех, кто думал сопротивляться, делали шары для игры в кегли, склеивая воедино самые округлые их части.

Я надеялся миновать их земли прежде, чем Волк С Тысячею Морд догонит меня. Они ведь были способны задержать и его тоже.

И, как он и предсказывал перед прошлой смертью, я въехал в их земли на закате.

Сам Волк С Тысячею Морд догнал меня минутой позже.

– Отдавай Цветок и сматываем назад, – запыхавшись, проговорил он. – Утром поедешь домой.

– Нет, – ответил я, – я тебе его не дам.

Волк С Тысячею Морд оскалился и приготовился сшибить меня с Коня.

– Подожди, – взмолился я; – давай отложим это на потом! Прислушайся, они уже идут!

Поросшие травой холмы задрожали, и Красные Девы, именуемые также Рыжими Девками, все верхом на лошадях, высыпали из-за холмов и окружили нас плотным кольцом. Их было очень много.

Все они рыжеволосые, кареглазые, в красных штанах и безрукавках; ногти у всех покрашены в красный цвет, а губы накрашены ярко-алым. Кони у всех были тоже рыжей масти. В руках Девы держали сабли оттенка меди, и клинки алели в свете заката.

Мы встали спиной к спине, вернее, Волк С Тысячею Морд встал спиной к заду Коня. Я не собирался ничего им отдавать, и он, ясное дело, тоже.

Вперед выехала главная Девка, именуемая Матильдой.

– Отдавайте все и езжайте в любую сторону!

– Ни за что, – сказал я.

– Никогда! – прорычал Волк С Тысячею Морд.

Матильда подняла руку:

– Тогда вы умрете.

– Уже случалось, – ответил я и расчехлил футляр.

Правду говорили об этом Цветке, будто любая девушка застывает на месте пораженная его красотой. Красные Девы, увидевшие его, изумленно ахнули и прижали руки к сердцу, опустив оружие. Я тронул Коня шагом вперед, и они начали расступаться передо мной.

Но Девы за моей спиной, Цветка не разглядевшие, угрожающе рванулись на нас. И тогда Волк С Тысячею Морд на мгновение явил все свои лики, ужасной тысячеголовой тенью нависнув над толпой, и две тысячи глаз обожгли каждого, кто видел его в то мгновение. И Девы шарахнулись назад, охваченные страхом.

Так, ужасом и красотой очистив путь, мы рванулись напролом, но минутное замешательство прошло, и Девы, зажмурив глаза, со свистом ринулись в атаку. Саблями они управлялись и вслепую.

Я был ближе к спасению, чем Волк С Тысячею Морд, ибо стоял впереди него по ходу движения; и я прорвался. Десяток сабель ударил Коня в грудь, но раны зажили в мгновение, только узор на шкуре пустил новые ветви; и мы вылетели на дорогу. Конь стрелой пустился вперед, и последнее, что я видел в неверных изломах хрусталя, это отражение того, как Волк С Тысячею Морд, теперь о двух десятках голов, прорывается на свободу, пачками раскидывая Красных Дев, мешающих друг другу в толпе. Я верил, что у него получится.

«Сие Красные Девы, – сказано в книге, – и их кони и люди червонны. Числа же им несть».

Солнце село, и вместе с темнотой на землю стала опускаться давящая тишина. Птицы засыпали прямо у Коня под копытами, у меня начали слипаться глаза. Я заметил, что Конь тоже подволакивает ноги.