Костяные часы

– Собственно, мы как раз сегодня собирались уточнить наши планы…

– Да, нашему Ричарду очень некстати потребовались добрые самаритяне. Между прочим, твои решительные действия в пабе произвели на Несс сильнейшее впечатление. Она так и сказала: сразу видно, что человек умеет вести себя в кризисной ситуации.

– Правда? Так и сказала?

– Практически слово в слово. На стоянке такси.

Олли едва не светится от счастья; будь он шести дюймов ростом и пушистый, пользовался бы огромным спросом в магазине игрушек «Тойз-ар-ас».

– Олли, дружище, прости, бога ради, но меня неумолимо манит благодатный сон.

– Извини, Хьюго, конечно. Спасибо тебе. Спокойной ночи.

Я возвращаюсь в постель, пропитанную ароматом женщины. Несс закидывает ногу мне на бедро:

– Так, значит, суровая классная дама? Вот я сейчас вышвырну тебя из кровати!

– Попробуй. – Я оглаживаю соблазнительные изгибы ее тела. – Но на рассвете тебе все-таки лучше уйти. Я же только что отправил тебя в Гринвич.

– Ну, до рассвета еще далеко. Мало ли что за это время может случиться.

Рассеянно выводя пальцем спирали вокруг ее пупка, я думаю об Иммакюле Константен. О ней я никому из наших рассказывать не стал; глупо превращать загадочную встречу в какую-то дурацкую шутку. Нет, не глупо, а преступно. Когда я впал в непонятное забытье, она наверняка вообразила… А что, собственно, она могла вообразить? Увидела, что я оцепенел, впал в своего рода сидячую кому, и ушла. А жаль.

Несс откидывает одеяло:

– Все дело в том, что такие вот Олли…

– Я рад, что все твои мысли только обо мне, – ворчу я.

– …до ужаса порядочные. Эта их порядочность сводит меня с ума.

– А разве девушки больше не мечтают о порядочных парнях?

– Мечтают, конечно. За порядочных как раз и выходят замуж. А в присутствии Олли я чувствую себя героиней постановки на бибисишном «Радио четыре» о… до ужаса серьезных порядочных молодых людях пятидесятых годов.

– Вот-вот, он говорил, что ты в последнее время на него крысишься.

– Потому что он ведет себя как щенок-переросток.

– Путь истинной любви не…

– Заткнись. Мне стыдно показываться с ним на людях. Я еще раньше решила, что в это воскресенье пошлю его куда подальше. А сегодняшний вечер поставил печать под приговором.

– Но если бедный Олли – персонаж из постановки на «Радио четыре», то кто же тогда я?

– А ты, Хьюго, – она целует меня в мочку уха, – герой низкобюджетного французского фильма, из тех, что показывают ночью по телику. Причем ведь понимаешь, что утром пожалеешь о потраченном времени, а все равно смотришь.

Во дворе колледжа кто-то насвистывает полузабытую мелодию.

20 декабря

– Ах, гляньте, малиновка! – Мама указывает за окно веранды, в заиндевевший сад. – Вон, на черенке лопаты.

– Вот красота-то, будто рождественская открытка, – говорит Найджел.

Папа жует брокколи:

– А что моя лопата там делает? Ей место в сарае.

– Это я виноват, – каюсь я. – Набрал угля в ведро, а лопату забыл вернуть на место. Сейчас уберу, только поставлю подогреться Алексову порцию: жаркие сплетни и горячая любовь еще не означают, что человек должен есть обед холодным. – Беру тарелку старшего брата, отношу к нашей новой дровяной плите и ставлю в духовку, накрыв крышкой от кастрюли. – Ничего себе! В такую духовку можно ведьму целиком засунуть.

– Если бы эта духовка была на колесах, – встревает Найджел, – то ее назвали бы «остин метро».

– Та еще колымага, – усмехается папа, который обожает плохие автомобили.

– Какая жалость, что вы с тетей Элен не увидитесь на Новый год, – говорит мне мама.

– Увы и ах. – Я усаживаюсь за стол и принимаюсь за еду. – Передай ей от меня привет.

– Вот-вот, – встревает Найджел. – Можно подумать, ты страшно жалеешь, что вместо того, чтобы торчать в дурацком Ричмонде, будешь кататься на лыжах в Швейцарии! Ты вообще мегасчастливчик, Хьюго.

– Сколько раз я тебе говорил, – вмешивается папа. – Самое главное не…

– …что ты знаешь, а кого ты знаешь, – подхватывает Найджел. – Девять тысяч шестьсот восемь раз, папа. Включая этот.

– Поэтому важно получить диплом приличного университета, – продолжает папа. – Чтобы в будущем общаться с большими людьми, а не со всякой шушерой.

– Кстати, чуть не забыла, – вступает мама. – Джулия опять облекла себя славой: выиграла грант и поедет в Монреаль на курсы о правах человека.

Я весьма неравнодушен к кузине Джулии, и упоминание о том, что она, гм, чем-то там себя облекла, имеет для меня ярко выраженный байронический подтекст.

– Джулия явно пошла в вашу породу, Элис, – замечает папа, кисло намекая на отца Джулии, моего бывшего дядю Майкла, который десять лет назад развелся с ее матерью из-за любовницы-секретарши и внебрачного ребенка. – А что там Джейсон изучает?

– Что-то психолингвистическое, – говорит мама, – в Ланкастере.

Папа недоуменно морщит лоб:

– Нет, мне почему-то кажется, что он как-то связан с лесоводством.

– Он в детстве хотел стать лесником, – припоминаю я.

– А теперь решил, что будет логопедом, – поясняет мама.

– Б-будет з-заик л-лечить, – хихикает Найджел.

Я посыпаю тыквенное пюре свежесмолотым черным перцем: