Костюм Адама для Евы

– Что значит «хочет – не хочет»? Дети глупы, на то им и даны родители, чтобы направить чадо, указать ему нужную дорогу. Нам, взрослым, понятно, как и куда необходимо идти. Нельзя разрешать ребенку своевольничать, ничего хорошего из этого не получится. Ну-ка, вспомни, как ты не желала играть на арфе. Сколько я потратила времени на уговоры, порой применяла наказания… И вот результат – ты самая юная в оркестре, перед тобой широкая дорога, карьера сольной исполнительницы. А ведь не сломай я тебя, получилось бы, как, например, у Селезневых. Наташа с тобой в одном классе в музыкальной школе занималась, подавала надежды, но в шестнадцать лет взбрыкнула, а родители ее не дожали, решили, пусть доченька проявит самостоятельность. И что вышло? Наталья родила вне брака, высшего образования у нее нет, сидит в библиотеке, книги выдает. А ты играешь на концертах! Поеду-ка я к Спиридоновым, попытаюсь их урезонить…

Мамуля, гордо вскинув подбородок, идет к выходу из кухни. Но на пороге она оглядывается.

– Не трогай посуду! Помни: руки – твое достояние. Вернусь и сама помою.

Я молча киваю и смотрю ей вслед. Совершенно невозможно сказать маме малоприятную правду: что я ненавижу арфу и всегда терпеть не могла, что службу в оркестре воспринимаю как каторгу, а при мысли о сольной карьере у меня начинается почесуха. Но я не обладаю сильным характером Селезневой и не способна, категорично заявив: «Отстаньте, моя жизнь – это моя жизнь», – бросить опостылевшую учебу. Кстати, Наташа абсолютно счастлива, ей не нужно высшее образование. Да и мне тоже! Но как объяснить это мамуле? Я очень люблю ее и не могу разбить ей сердце.

От Спиридоновых мама вернулась крайне мрачная и сообщила:

– У Ани проблемы со здоровьем, ей предстоит долго лечиться, не до пения девочке. Ах, у меня голова разболелась, пойду к себе…

Совсем поздно, около полуночи, я услышала, как мама беседует с кем-то по телефону, и удивилась – обычно она укладывалась спать около одиннадцати. Полная любопытства, я заглянула в столовую, где у нас стоял аппарат, и услышала фразу:

– Представь, Липочка, сколько пришлось пережить девочке, какой ужас ее дура-родительница сотворила.

Я живо сообразила: мама общается с одной из своих ближайших подружек, Олимпиадой Евсеевной Сахно. Тут она обернулась и сказала:

– Дочка, ступай к себе, здесь открыта форточка, ты простудишься.

Я послушно удаляюсь, и уже в коридоре до меня доносятся слова мамы:

– Конечно, Фрося не в курсе. Ты же понимаешь, есть страшные вещи, о которых девушки из приличных семей даже слышать не должны!

И тут до меня доходит, что с Аней Спиридоновой случилась какая-то большая неприятность. Но мама не расскажет мне о ней, потому что считает дщерь-студентку малолетним ребенком, которого надо оберегать от негатива. Более имя Ани Спиридоновой она не произносила, и я вскоре забыла о ее талантливой ученице.

Прошло много времени, мама умерла, в моей жизни произошли удивительные перемены, Фрося превратилась в Евлампию. И вот как-то раз я пошла в Большой зал консерватории на концерт известного пианиста. Моя ненависть к арфе не превратилась в неприятие музыки вообще, я с удовольствием слушаю хороших исполнителей.

В соседнем кресле рядом со мной оказалась смутно знакомая женщина. Все первое отделение я украдкой посматривала на соседку, а в антракте спросила:

– Простите, вы случайно не учились вокалу у Ольги Петровны Романовой?

– Да. Откуда вы знаете? – с изумлением ответила та. И вдруг воскликнула: – Фрося! То-то мне показалось, что я видела вас раньше.

– Аналогично, – улыбнулась я. – Вы Аня Спиридонова.

После концерта мы пошли в кафе и от души поболтали. Все подруги моей мамы, включая Олимпиаду Евсеевну Сахно, скончались, мне не с кем было поговорить о родном человеке, а Анечка вспоминала о своем педагоге с восторгом, и я сразу прониклась к ней любовью. Да, в прежние годы мы не дружили. О каких тесных отношениях могла идти речь, если я уже работала, а Аня была школьницей? Но с годами разница в возрасте словно исчезает, я совершенно не ощущала ее в момент беседы за пирожными. И на следующий день сама позвонила Спиридоновой.

Мало-помалу мы стали тесно общаться, но справедливости ради следует отметить, что именно я проявляла бо€льшую активность и старалась почаще бывать у Ани. Можете посмеяться, но, когда я разговаривала с Анечкой о ее преподавательнице, Ольге Петровне, мне казалось, что мама жива, просто временно уехала куда-то.

На дне рождения новой подруги я и познакомилась с Гудковыми. Не спрашивайте, сколько лет назад это случилось, – честное слово, я не помню. А вот события, которые сблизили нас с Настюшей, врезались в память.

У Ани заболел сын, маленький Никита. Диагноз звучал как приговор: мышечная дистрофия Дюшенна. Сначала Никитка захромал, затем у него начались проблемы со зрением. Отец его, Дмитрий, был врачом и сначала ничего мне не говорил, а потом признался:

– Надо отправлять парня в Германию. Дистрофия Дюшенна не излечивается, но при правильном лечении и образе жизни больной может прожить до тридцати лет.

Я ужаснулась такой перспективе и спросила: