Костюм Арлекина

Возле гауптвахты карета остановилась, Рукавишников побежал к начальнику караула. В это время Боев через зарешеченное окошко расспрашивал часового-татарина о подробностях мусульманского вероучения. Часовой шепотом отвечал:

— Нельзя свинью кушать…

В кордегардии, куда вбежал Рукавишников, на мраморных колоннах кругами висели отобранные у арестованных офицеров сабли, шпаги и кортики. Мимо них начальник караула вывел Рукавишникова в коридор. Офицеры в камерах спали на постелях, которые им приносили из дому, но для Боева некому было принести постель. Выяснив про свиней, он лег на голый, грязный, испятнанный, как гиена, тюфяк и стал вспоминать родную деревню. Горы, виноградники, девушки с кувшинами, идущие от родника. В лучшем случае туда можно было попасть лишь через каторгу и Сибирь. Он думал о родной деревне, и, как ни странно, даже тот жирный Керим-бек, вызывавший смертельную ненависть в детстве и потом, теперь вспоминался чуть ли не с нежностью: и он, и он был частью той жизни, с которой нужно проститься навсегда. Всеми забытый, сгинувший под чужим именем, Боев неподвижно лежал на вонючем тюфяке, чувствуя, как крепко это имя сдавливает душу. Оно с болью выжимало из нее мелочное тщеславие, суету, грязь, но оставляло воспоминания детства, любовь к родине.

На железном кольце зазвенели ключи, лязгнул замок. Вместе с начальником караула в камеру вошел жандармский унтер-офицер.

— Вы Керим-бек? — спросил он. — По распоряжению ротмистра Певцова следуйте за мной!

Вышли, сели в карету, кучер нахлестнул лошадей.

А там, куда они ехали, под освещенными окнами дома в Миллионной топтался на тротуаре человек в шинели с петличками Межевого департамента, щекастый и толстогубый. Наконец, набравшись храбрости, он поднялся на крыльцо и позвонил.

3

Под столом в гостиной валялась повязка с кровавым пятном, сорванная поручиком с прокушенной ладони. Она лежала здесь как знак того, что все видимое имеет сокровенный смысл. Услышав звонок, Певцов сапогом зашвырнул ее под диван и побежал к двери. Иван Дмитриевич не спеша пошел следом. Торопиться не стоило, по осторожному, вялому дребезжанию звонка нетрудно было догадаться, что это никак не Шувалов прибыл.

Камердинер, опередив их, открыл дверь. Человек в мундире Межевого департамента ошарашено заморгал:

— Сенька? Ты, сукин сын?

— Я, барин.

— Вот у кого нынче служишь! Ах ты!

Вошедший щелкнул камердинера по носу и тут только заметил в отдалении эполеты Певцова и скромный серый пиджак Ивана Дмитриевича.

— Что угодно? — грубо спросил Певцов.

— Покорнейше прошу извинить. — Гость расшаркался. — Имею безотлагательную, так сказать, нужду в их светлости.

— Входите, — пригласил Иван Дмитриевич. — Господин Стрекалов, если не ошибаюсь?

— Откуда вы меня знаете?

— Я — Путилин. Начальник сыскной полиции.

Иван Дмитриевич провел онемевшего Стрекалова в кабинет князя, поскольку из гостиной его голос могла услышать жена. Тот подчинился безропотно. Войдя в кабинет, Иван Дмитриевич спустил «собачку» замка и ловко захлопнул дверь перед носом у Певцова.

— Имею, так сказать, совершенно приватный разговор к их светлости, — испуганно забормотал Стрекалов.

— Князь фон Аренсберг мертв, — сказал Иван Дмитриевич. — Убит сегодня ночью неизвестными лицами.

Стрекалов зажал рот ладонью.

— Это не я, — просипел он сквозь пальцы. — Господин Путалин, это не я!

— Зачем вы сюда пришли?

— Сугубо частного свойства имею… Имел разговор…

— Отвечайте! Не то прикажу арестовать вас.

Стрекалов держал руку в кармане, оттуда доносился осторожный шорох сминаемой бумаги.

— Что там у вас? Дайте сюда! — приказал Иван Дмитриевич. — Ну!

Смятый в комок, надорванный по краям листочек — еще минута, и Стрекалов растер бы его в труху. Письмо. Смысл таков: супругу вашу, господин Стрекалов, коварно соблазнил князь фон Аренсберг, австрийский военный атташе, и вы, господин Стрекалов, если дорожите своей честью, должны отомстить совратителю. Пусть рогоносец ударит ему в грудь своими рогами, и они отпадут… Подписи не было.

— Это не я, — заныл Стрекалов, — я не ударял…

По его словам, почтальон принес письмо третьего дня, и с тех пор оно лежало у горничной. Лишь час назад, вернувшись из Царского Села, Стрекалов прочитал это письмо и немедленно помчался в Миллионную — для того якобы, чтобы вызвать князя на дуэль, а заодно проверить, нет ли тут Кати.

«Значит, Катя, — отметил Иван Дмитриевич. — Екатерина…»

Он оглядел рогоносца: на разъяренного быка не похож. Какой из него дуэлянт! Представил себя на его месте. Как бы поступил? Ну, первым делом жену прогнать, это ясно. Потом поручиковой методой можно воспользоваться: за нос его, подлеца, за нос! Принародно! И князя со службы долой. Негоже дипломату с мятым носом ходить.

Но и на такой поступок Стрекалов едва ли способен. Зачем он пришел? И вдруг осенило…

— Сколько вы хотели взять с князя отступного? — спросил Иван Дмитриевич.

— Я?

— Чтобы не поднимать скандала… Тысяч десять?

— Бог с вами! — ужаснулся Стрекалов.

Казалось, он с гневом отрицает не саму эту мысль, а лишь сумму запроса.