Костотряс

— Любил? Нет. О любви здесь речи не шло. Скорее уж чувство собственности. Я всего лишь одна из вещей, принадлежащих ему, — по бумагам. Зик принадлежит ему по праву крови. Нет. — Она покачала головой, затем убрала руку и разлеглась на матрасе, уткнувшись щекой в пуховую подушку. — Он бы такого не допустил. И пришел бы за нами, хотим мы того или нет.

Люси задумалась над словами Брайар, но к чему пришла, по ее лицу было не понять.

— Видимо, вы знали его лучше других.

— Видимо. Но порой я вообще сомневаюсь, что хоть сколько-то его знала. Так бывает. Иногда нас водят за нос. А я тогда была дурой, так что ему это было раз плюнуть.

— Вы были девчонкой, вот и все.

— Никакой разницы. Результат такой же. Но теперь моя очередь спрашивать.

— Ну давайте, — подбодрила ее Люси.

— Значит, так. Если не захотите, можно не отвечать.

— Не переживайте. Смутить меня не выйдет, что ни спрашивай.

— Отлично. Не буду притворяться, будто мне неинтересно, что случилось с вашими руками. Как вы их потеряли?

На лицо Люси вернулась улыбка.

— Да я не против. Собственно, это не секрет. Правую я потеряла, когда все мы бежали из города, потому что остаться означало смерть, а то и хуже. Я жила на том конце площади — ближе к городской свалке, чем к вашему уютненькому холму. Мы с моим мужем Чарли держали там одно заведеньице, туда много кто заглядывал — по большей части мужчины. Старые портовые крысы, рыбаки в промасленных дождевиках, старатели со своими пожитками, бренчащими на спине… Заходили к нам перекусить. Ой, что ж я сразу-то не сказала — у нас ведь не бордель какой-нибудь был, а небольшой бар. Поменьше «Мейнарда», да и поплоше. Назвали мы его «Ржавым люком», и дела шли неплохо. Подавали в основном пиво и прочее спиртное, ну и сэндвичи с рыбой, вареной и жареной. Сами всем заправляли — Чарли и я. Не то чтобы все удавалось, но и так было славно. — Откашлявшись, она продолжила: — Ну и вот, шестнадцать лет назад с холма спустилась большая машина, сминая все на своем пути. Эта часть вам известна. Сами знаете, что и как натворил Костотряс, — и лучше всех нас, наверное, знаете, ему мы обязаны Гнилью или нет. Если кому и знать, то вам.

Брайар мягко возразила:

— Но я не знаю, Люси. Так что, видимо, не знает никто.

— А Миннерихт утверждает иначе, — заметила барменша, ненадолго сменив тему. — У него выходит, что Гниль как-то связана с горой. Мол, Рейнир[21] на самом деле вулкан, а в вулканах образуется ядовитый газ. Пока нет извержений, он остается под землей. Если только кто-нибудь не пробьет кору и не выпустит его.

На вкус Брайар, это объяснение было ничуть не хуже прочих. Так она и сказала:

— В вулканах я не разбираюсь, но, по-моему, это похоже на правду.

— Поди угадай… Я просто передаю слова доктора Миннерихта. Может, он чокнутый, почем знать? Только он сконструировал для меня эту руку, так что я перед ним в долгу, хотя и проблем от него было предостаточно.

— Но вы мне рассказывали про Чарли, — напомнила Брайар.

Ей не хотелось больше разговоров о Миннерихте — пока что. Даже звуки, из которых складывалось его имя, вызывали у нее непонятную тошноту. Она была совершенно уверена, что он не Левитикус, хотя и не могла поделиться с Люси причинами своей уверенности. Правда, это мало что меняло: если люди до сих пор верили в существование Леви, то этот человек мог сойти за его призрака.

— Ах да! — спохватилась Люси. — Итак, Гниль расползалась по улицам, и пора было спасаться бегством. Но приказ об эвакуации застал меня на рынке — я как раз закупала продукты, когда началась паника. А Чарли остался в баре. Мы с ним были женаты десять лет, и я не хотела его бросать, но полицейские со мной церемониться не стали — взяли и вышвырнули из города, как пьянчужку с тротуара.

Везде уже сооружали временные стены из брезента. Помогали они не очень, но все-таки помогали, так что рабочие трудились вовсю. При первой же возможности, как только прошла основная волна паники, я раздобыла маску, пробралась через заграждения и побежала к Чарли.

Но в «Ржавом люке» его было не видать. Бар казался пустым, окна — выломаны. Люди разбивали стекла и промышляли грабежом. Мне даже не верилось: воровать в такое время!

Зайдя внутрь, я начала его звать, пока он не откликнулся откуда-то из задней части дома. Тогда я перемахнула через прилавок, вломилась в кухню и увидела его на полу, всего истерзанного и залитого кровью. Кровь в основном была не его. Он застрелил троих трухляков, которые загнали его в угол — как волки оленя, вы же знакомы с их повадками, — и сидел теперь в компании трупов, но его сильно покусали. У Чарли отсутствовало ухо и часть ступни, а глотку ему наполовину вырвали.

Она вздохнула и еще разок прочистила горло.

— Он умирал… и обращался. Я не знала, что произойдет раньше. В ту пору мы совсем еще не изучили болезнь, так что я не побоялась к нему подойти. Чарли вяло покачивал головой, глаза у него высохли и стали желто-серого оттенка.