Костры

22

Зачем всё это? Зачем мы живём этой жизнью, делая вид, что так всё и должно быть - разве что чуть-чуть больше денег было бы неплохо, и чуть больше успеха у женщин. Чуть больше или чуть меньше, но в рамках принятых норм. Или второе название нашей жизни - скука, а второе название нашего разума - дурь? Все боятся. И я боялся, каждый раз заново начинал бояться, пока ужас жизни не перечёркивал мой страх. Или эта красота залитого солнцем дня, или пугающе красивый закат бесконечного неба в безбрежной степи... Или эта женщина, Нина... Жизнь наша ещё не успела начаться, а мы уже боимся её потерять. "Сберегающий душу свою потеряет её..." Чего же они все так боятся? Узнать правду? И называют правдой незнание. И навязывают своё незнание другим... людям, народам... Каждый чего-то не знает, и если каждый станет навязывать остальным своё незнание, мы вообще перестанем знать что-либо. Неужели и это всё уже было? Как он сказал, в Китае всё это уже было тысячу лет назад? И это должно обнадёживать? Натовские пилоты улыбаются, садясь в кабины своих самолётов, чтобы лететь убивать детей в Сербии. Гитлеровские солдаты позировали перед фотообъективом рядом с трупами повешенных и расстрелянных ими людей. И тоже улыбались. Американские лётчики подпевали весёлой песенке, звучащей по радио, сбрасывая атомную бомбу на Хиросиму. И тоже улыбались. Солнце светит, и всё хорошо. Сколько ещё мерзости может простить нам Бог, которому мы друг друга учим? Когда-нибудь она переполнит мир. Гул мотора. Как гул самолёта, и мы летим мстить за растоптанное право человека жить и называть этот мир своим домом. Жить, не спросив на то соизволения заокеанского стада зомбированых обывателей, почему-то именующего себя народом. "И поставили люди идола, и стали поклоняться ему..." И всё повторяется снова... Всё покупается, а то, что нельзя купить, подлежит уничтожению. И мы должны смотреть на это и улыбаться? Как это делали гитлеровцы? Как это делают натовские пилоты? Забыть обо всём? - как немцы забыли, что они натворили в Освенциме и Майданеке, и снова летят бомбить Приштину и Белград. Чтобы стереть само упоминание о тех, кто не согласен? Кто хочет остаться и быть самим собой. Жить. Мне ненавистен запах сжигаемых человеческих тел - не дай мне Бог когда-нибудь его узнать. Но почему те, кому он ласкает ноздри, умеют купить или одурачить всех остальных? Оскаленный зверь фашизма, теперь он соблазняет нас голливудской улыбкой. Сколько личин он сменил, сколько людей превратил в стадо! Но не всех. Меня они могут только убить, но купить - никогда! Значит, они убьют меня. И будут улыбаться как натовские пилоты, как гитлеровские солдаты на фоне виселиц, как президент Америки... Гул мотора. Бесконечный коридор деревьев, и за ними, до горизонта, поля. - Куда мы едем? - В город. - Но город в другой стороне. - Мы заедем в одно место. Мне нужно сделать одно дело. Исчерпывающий ответ. Что ж, надо так надо. Как мне сохранить разум в этом чудовищном мире? Нина, Нина... - шепчу я это имя как молитву. Я хочу любить этот мир, но для этого мне нужно убить свою совесть. Когда я умру, им всем станет проще жить. А им и так просто. Привилегия дурака - ничего не знать. Ни о чём не догадываться. Всё забыть или жить прошлым... И впереди ещё большие войны... Я не хочу, не хочу думать об этом. Я хочу напиться, но что же я всё время трезвею! Нужно ещё выпить. Они не хотят быть людьми, и наверное, это их право. Мы живём в одном мире и дышим одним воздухом, и я должен уважать право других людей перестать быть людьми, стать животными, стадом. Что ж, были и большие злодеи и злодеяния, если это может утешить... Если кого-то это может утешить, я не буду мешать ему не быть человеком. Меня обдувает тёплый летний ветер, и солнце, что высоко над полями, светит мне в лицо, и мы едем куда-то,- не знаю, куда,- зачем-то,- не знаю зачем. Ведь можно просто не знать...

23