Костры амбиций

— Не успел рта раскрыть и уже сообщил, что он, видите ли, кинорежиссер. Ставит фильм по этому вот «Доктору Фаусту» Кристофера Марло, или просто Марло он сказал, кажется. Не знаю, кто меня за язык потянул, я думала, какой-то Марло пишет сценарии для фильмов. А может, мне на самом деле просто вспомнилось, фильм такой есть, и в нем герой — Марло, Роберт Митчем его играет.

— Верно. По роману Рэймонда Чандлера.

Мария посмотрела на него непонимающими глазами. Он сразу бросил Рэймонда Чандлера.

— И что же ты ему сказала?

— А я возьми и ляпни: «А-а, Кристофер Марло! Он ведь написал какой-то сценарий?» И знаешь, что этот гад… ответил? «Ну, не думаю. Он умер в тысяча пятьсот девяносто третьем году». Представляешь? «Ну, не думаю»!

Глаза ее вспыхнули яростью. Шерман минуту переждал. А потом спросил:

— И это все?

— Все? Я думала, я его удушу. Он меня… унизил. «Ну, не думаю». Такое хамство, я своим ушам не поверила.

— Ну и что ты ему сказала?

— Больше ничего. Покраснела как вареный рак. И не могу слова вымолвить.

— И от этого у тебя такое настроение?

— Шерман, скажи мне по честности. Если человек не знает, кто такой Кристофер Марло, разве это значит, что он кретин?

— Ну что за вздор, Мария. Я просто не могу поверить, что ты из-за этого впала в такой мрак.

— Какой еще мрак?

— Ну, мрачное настроение, в каком ты прилетела.

— Ты мне не ответил, Шерман. Кто не знает, кто такой Марло, тот, значит, кретин?

— Не смеши меня. Я вон едва вспомнил, кто это, а ведь небось мы его проходили.

— В том-то все и дело! Ты хотя бы его проходил. А я не проходила. И из-за этого я чувствую себя так… а ты, похоже, вообще не понимаешь, о чем я говорю?

— Вот это точно! — подтвердил он с улыбкой. И Мария улыбнулась в ответ.

В это время они проезжали аэропорт Ла-Гуардиа, залитый огнями сотен натриевых фонарей. На ворота в небеса это было мало похоже, больше на какой-то завод. Шерман перестроился в крайний ряд, съехал на полной скорости под путепровод Тридцать третьей улицы и взял подъем на мост Трайборо. Мрак рассеялся. Шерман снова был полон довольства собой. Ему удалось ее растормошить и привести в чувство.

Но дальше пришлось притормозить. Все четыре полосы были забиты медленно ползущими машинами. Въехав на высокий горб моста, он увидел слева силуэт Манхэттена. Небоскреб к небоскребу, прямо чувствуешь вес и мощь. Сколько народу во всем мире мечтает очутиться на этом острове, на его узких улицах, в его потрясающих небоскребах!. Вот он, Рим, Париж, Лондон XX века, город честолюбивых мечтаний, магнитная скала, к которой притягивает всех, кто борется за право быть в центре событий. И он, Шерман, — в ряду победителей! Живет на Парк авеню, улице всеобщей мечты. Работает на Уолл-стрит, на пятидесятом этаже над уровнем земли в легендарной фирме «Пирс-и-Пирс», откуда обозревается весь мир. А сейчас вот сидит за рулем спортивного «мерседеса» стоимостью в 48000, и рядом — одна из первых красавиц Нью-Йорка, пусть не ахти какая специалистка в истории литературы, зато женщина совершенно роскошная. Резвое молодое животное! Он, Шерман, принадлежит к той породе людей, чье предназначение — брать от жизни то, что они хотят.

Он отнял одну руку от баранки и указал в окно на великолепный вид:

— Полюбуйся, крошка!

— Мы опять перешли на «крошку»?

— Просто мне захотелось называть тебя крошкой, крошка. Полюбуйся, полюбуйся. Великий город Нью-Йорк!

— Ты считаешь, что я из тех женщин, которым подходит «крошка»?

— Ты вполне подходящая крошка. Где ты хочешь поужинать, Мария ? Весь город Нью-Йорк к твоим услугам.

— Шерман! Разве нам не здесь сворачивать?

Он посмотрел вправо. Совершенно верно. Он был на три ряда левее тех машин, которые двигались к съезду в Манхэттен, и перестроиться теперь туда не было никакой возможности. Все ряды представляли собой сплошные потоки легковых и грузовых автомобилей, один за другим, бампер к бамперу, продвигающихся к площадке с турникетами в ста ярдах впереди. Над турникетами, залитая желтым светом фонарей, была растянута огромная, во всю ширину, зеленая надпись:

БРОНКС СЕВЕР ШТАТА НЬЮ-ЙОРК НОВАЯ АНГЛИЯ.

— Шерман, я точно знаю, поворот на Манхэттен — вон там.

— Ты права, дорогая, но я не могу туда перебраться.

— А эта куда идет?

— В Бронкс.

Очередь машин в тучах копоти ползла к турникету.

«Мерседес» так низко сидел на колесах, что Шерману пришлось привстать, чтобы отдать свои два доллара дорожной пошлины. Чернокожий служащий в будке устало посмотрел на него сверху вниз. По боку будки шла длинная царапина, и ее уже тронуло ржавчиной.