Костры миров (сборник)

Волевое лицо, окруженное седым облаком клубящихся, будто поднятых порывом ветра, волос; огромный выпуклый лоб; квадратная, как у человекобыков, борода; странные, по-женски нежные, необычайной голубизны глаза... Портрет с трудом вмещался в раму. Она была ему тесна. Духовно тесна. Видимо, это и возмутило моряков - над властно поднятой бровью чернело звездчатое, как в стекле, пулевое отверстие.

- Кто изображен на портрете?

Эксперт пожал плечами.

- Но какую-то привязку отыскать можно? Родственник? Историческое лицо? Друг дома?

- Пока я могу сказать одно: не таниец.

- Но написал-то портрет таниец! - усмехнулся майор. - Видите завитушку в нижнем левом углу? _Э_т_у_ш_! Наш старый знакомец! - и выразительно взглянул на лейтенанта. - Не забудьте позвонить в госпиталь. Пусть напичкают художника каким-нибудь стимулирующим дерьмом. Вечером он мне понадобится.

- Можно исполнять?

- Да, Еугенио!.. И скажите Дуайту - беседу с Анхелой я буду вести в "камере разговоров". Пусть подготовит туземца, этого Этуша и... "Лору". Она нам тоже понадобится!

3. В "КАМЕРЕ РАЗГОВОРОВ"

Досет не сомневался в успехе, но глоток скотча был, пожалуй, не лишним. Он, этот глоток, как бы отмечал переход к действиям. К действиям, конечным итогом которых являлось выяснение истины. Люди умеют скрывать свои истины, они нашли много способов их скрывать. Но способов вырвать истину ничуть не меньше.

И все же Досету было нелегко. Длинный узкий конверт с личной печатью банкира Ауса, доставленный десять минут назад вернувшимся из столицы капитаном Орбано, вызывал неприятный холодок в груди.

"Родина переживает трудные времена, - писал Аус. - Дух наживы, дух хищничества, коррупция, царившие в кабинете Народного президента, привели страну к экономическому развалу... Мы, свободные танийцы, всеми силами души веруем в успех великого дела, начатого полковником Клайвом и Вами лично, майор... Прошу принять скромные пожертвования... Уверен, они позволят Вам улучшить работу вверенного Вам отдела..."

В конверте находился и чек. Выписан он был на предъявителя.

Досет хмыкнул. Антонио Аус знал, что делал. Он не звонил полковнику Клайву, он не упрекал Ставку. Даже в письме к Досету он ни словом не намекнул на положение дочери, заключенной во Внутреннюю тюрьму.

Чувство, охватившее майора, было сложным. Он должен был выполнить приказ ставки, должен был выяснить степень мнимой или действительной вины дочери Ауса. И в то же время оказаться полезным банкиру...

Над этим стоило подумать.

Как бы то ни было, Досет понимал Ауса. Об Отделе национальной разведки ходили по стране разные слухи. Мрачные подземелья, каменные мешки, кишащие голодными крысами, пытки током, бессонницей, химическая обработка. У Ауса были причины для тревоги, хотя Досет не верил в серьезность дела. Самолет - да! С этим следует повозиться! Но Анхела... Это тот подарок, который шлет ему, Досету, Бог. Избалованная, капризная, начитавшаяся своих книжек, она могла вообразить что угодно; в конце концов, она даже туземцу могла помочь... Почему бы и нет? Ведь у нее были д_е_н_ь_г_и_...

По узкой каменной лестнице майор спустился в "камеру для разговоров". В этой бетонной клетке всегда пахло крысами. И - ничего лишнего! Деревянный стол, в углу - ржавая раковина. Кресло для Досета, второе неудобное - для допрашиваемого. Наконец, "Лора" - голая металлическая кровать, снабженная системой замков и электропроводки.

Повинуясь знаку Досета, дежурный сержант передвинул кресло. Оно должно стоять так, чтобы, подняв глаза, он, майор Досет, сразу мог впиться взглядом в глаза допрашиваемого. О, нет! Он, Досет, не собирался ломать ребра дочери банкира! Но ведь, кроме нее, предстояло говорить еще и с туземцем. А из таких, как он, слова вытягивают плетью. Впрочем, и Анхелу следовало припугнуть... Никаких сантиментов!

Спокойно и деловито майор ожидал женщину, о которой так много слышал и с которой никогда не думал увидеться.

Сколько еще? Около пяти минут...

Пользуясь этим, майор просмотрел доставленную из виллы "Урук" телеграмму. "_Н_а_ш_е_л_!" - сообщал из Ирака доктор Шмайз. Дата на бланке трехнедельной давности, о чем шла речь - неизвестно, но Досет знал, что самыми сильными аргументами в борьбе за скрытую истину бывают иногда аргументы случайные...

Майор слышал, как лязгнула дверь, как громыхнули на каменной плите тяжелые башмаки морских пехотинцев. Потом он услышал почти потерявшиеся в этом шуме шаги Анхелы Аус, грохот затворившейся за моряками двери, и то, как Анхела Аус легкими, почти неслышными шагами приблизилась к столу и, не ожидая приглашения, опустилась в неудобное кресло.

Досет незаметно потянул ноздрями душный и сырой воздух. Ему показалось? Нет... От Анхелы Аус и впрямь пахло не то травой, не то лесными цветами... Непонятно пахло, тревожно.

Майор ждал. Он не спешил поднять голову.

Пусть, думал он, присмотрится Анхела к голым стенам, к "Лоре", к ржавой раковине. Пусть хоть на секунду почувствует она отчаяние, наконец, страх. Пусть этот страх холодом сведет ее мышцы, тошнотворно уйдет к ногам и так же тошнотворно вернется к сердцу.