— Рэкыттэ йвонэн йилэйил?
— Что, собака настигла суслика? — монотонно перевел Чалпанов. Он не вкладывал в свой голос никакого чувства и, наверное, правильно делал.
— Собака? Какая собака? — насторожился Юренев.
— Не знаю, — бесстрастно ответил Чалпанов. — Выговор не пойму, какой. Тундровый, оленный он чукча или человек с побережья? У него выговор странный. Он фразу не всегда правильно строит.
— А ты строишь правильно? — Юренев грубил.
— Я правильно, — бесстрастно ответил Чалпанов.
Их краткая беседа привлекла внимание Йэкунина. Не спуская глаз с Юренева, он сжал кулаки, резко подался вперед. Глаза его, только что туманившиеся удовольствием, вдруг налились кровью:
— Ыннэ авокотвака! — прохрипел он. — Тралавты ркыплы-гыт!
Чалпанов обеспокоенно перевел:
— Не сиди! Не стой! Ударю тебя! Это он вам, Юрий Сергеевич. Уйдите пока. Поднимитесь пока наверх.
Такое, похоже, у них уже случалось.
Кивнув, Юренев мрачно взбежал по деревянной лестнице на второй этаж.
Я спросил:
— Вы узнаете меня, Андрей Михайлович?
Чукча Йэкунин разжал кулаки и враз обессилел. Нижняя губа бессмысленно отвисла, глаза подернуло пеплом усталости.
— Он никого не узнает, — бесстрастно пояснил мне Чалпанов. — Он не понимает по-русски. Он живет в другом мире, у него там даже имя другое.
— Это не сумасшествие?
— Ну, нет, — сказал Чалпанов спокойно. — В этом смысле у него все в порядке. Он просто другой человек. Его мышление соответствует его образу жизни.
— Как он пришел к этому образу жизни?
— Не знаю, — все так же спокойно ответил Чалпанов, но глаза его обеспокоенно мигнули. — Об этом лучше с Юреневым.
— Да, да, — холодно сказала из закутка женщина в белом халатике. — Поднимитесь наверх.
Ей что-то в происходящем не нравилось.
— Нинупыныликин…
Не уверен, что это одно слово, но мне так послышалось.
— Поднимитесь в кабинет. Андрею Михайловичу нехорошо. Я должна сделать успокаивающие уколы.
— Ракаачек… — услышали мы, уже поднимаясь.
Чалпанов шепнул:
— Он на вас реагирует… А я вас сразу узнал, Дмитрий Иванович… Я книгу вашу читал…
И заторопился:
— Он, правда, на вас реагирует. Вот спросил: какой юноша пришел, а обычно новых людей не замечает. Он весь в другом времени, он прямо где-то там, в вашем романе. По речи его сужу. Келе, духи плохие, моржи, паруса ровдужные… Он Юрия Сергеевича за келе держит.
— Не без оснований, — хмыкнул я.
— Ну что вы, Дмитрий Иванович, не надо так. Вы первый, кто на Йэкунина так подействовал. Только, знаете, он все-таки не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, яранги замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова.
Глава XI
НУС
Поднявшись в кабинет, я удивился — в кресле у раскрытого окна сидела Ия. На ней была белая короткая юбка и такая же белая кофточка, удивительно подчеркивающие ее молодость, ее свежесть.
Юренев раздраженно и тяжело прохаживался по кабинету.
— Торома! — хмыкнул он, увидев меня. — Понял, как мы тут влипли? А ты — уеду!
— У меня билет заказан.
— Сдашь.
— Какого черта ты раскомандовался? — Меня злило, что Ия ничем не хочет напомнить мне о вчерашнем — ни улыбкой, ни взглядом.
А еще меня злило то, что за окном постоянно торчал коротко стриженный малый в кожаной куртке. Он был далеко, стоял под березой, но почему-то я был уверен — он слышит все, о чем мы говорим.
— Ладно, — сердито вздохнул Юренев. — Понятно, тебе хочется знать, чем мы тут занимаемся. Это твое право. Так вот, — он недовольно выпятил губы, — мы уже довольно давно ведем серию экспериментов, главным объектом которых является НУС. Какое-то время назад, я тебе говорил, у нас случилось непредвиденное: некий удар, взрыв, как ты понимаешь, неожиданный, разрушил одну из лабораторий. Одну из весьма важных лабораторий, — почему-то повторил Юренев. — В тот день с НУС работал Андрей Михайлович. Судя по разрушениям, НУС должна была сойти с ума… — Юренев так и сказал: «сойти с ума», как о человеке, — …или вовсе разрушиться. Но НУС продолжала работать! Мы даже не стали трогать разгромленную лабораторию, боялись нарушить связи, налаженные самой НУС. Я лично готов утверждать, правда, кроме интуитивных, у меня нет никаких доказательств, что тот самый взрыв был спровоцирован самой НУС. Она, скажем так, самостоятельно вносила какие-то коррективы в свою конструкцию. К сожалению, рабочий журнал, который заполнял в день эксперимента Козмин, оказался поврежденным, полностью мы не смогли восстановить почти ни одной записи. Короче, мы не знаем, какой именно вопрос Козмина вызвал «гнев» НУС… — Юренев опасливо покосился на меня: — Надеюсь, что ты понимаешь, что речь идет вовсе не о чувствах… Естественнее всего было бы расспросить саму НУС, но, похоже, начиная эксперимент. Андрей Михайлович ввел в программу некий запрет, некий ограничитель, касающийся меня и Ии… — Он изумленно моргнул. — В данный момент мы практически не контролируем НУС.
— А раньше вы ее контролировали?
Юренев и Ия переглянулись.