Костры на башнях

— Тяжелая, черт возьми! Как вы ее одна тащили? — спросил Азамат отнюдь не из жалости к пожилой женщине — боялся в неприятную историю угодить по неосторожности, ведь он даже не знает, что в тележке.

— Своя, как говорится, ноша руку не ломит, — усмехнулась Маргарита Филипповна.

Они подошли к площади, обходя воронки. На развалинах улиц, как на кладбище, промышляли вороны. Азамат все эти дни не выходил из дому, и то, что он увидел сейчас, повергло его в уныние. Много трудов затрачено, чтобы привести городок в божеский вид, на строительстве одной лишь гостиницы сколько пришлось повкалывать молодежи — ее здание было объявлено ударной стройкой, — и всего несколько часов потребовалось, чтобы превратить все в груду камней.

На столбах и уцелевших стенах были расклеены немецкие объявления. Одно из них гласило:

ПРИКАЗ ВОЕННОГО КОМИССАРИАТА г. ТЕРЕКА

О расстреле всех, кто не явится на регистрацию

г. Терек

18 августа 1942 г.

Все мужское население города Терека должно явиться 18 августа 1942 г. в 18.00 час. для регистрации в местную военную комендатуру.

С собой должны быть все документы, удостоверяющие личность.

Кто не явится на регистрацию, будет рассматриваться как партизан и расстрелян.

Местный военный комендант

— Интересно, зачем эта регистрация? — испуганно произнес Азамат. — Что им нужно? Не думают ли они, что мы на них работать будем?

— Что хорошего от них ждать. — Голос Маргариты Филипповны сделался строгим. — Что это ты побледнел?

— Контузия, наверное, дает о себе знать… Замутило, — нашелся он.

— Может, не надо было вставать тебе?

— Сколько можно лежать…

Трое патрулей показались из-за угла. Азамат почувствовал противную дрожь, ноги вдруг отяжелели, и он пошел медленней и неуверенней. Один из патрулей приблизился к ним, жестом остановил их и, не говоря ни слова, дулом автомата с брезгливой небрежностью приподнял край грубой ткани, укрывавшей тележку. Под ней лежал обыкновенный картофель. Патрули не спеша пошли дальше.

— Ну вот и приехали, — вздохнула Маргарита Филипповна, когда затащили тележку во двор.

Азамат обомлел: на крыльце невзрачного, покосившегося дома стояла Надя Соколова.

— Надя?!

Она тоже, увидев его, замерла от удивления.

— В народе говорят так: доброе братство милее богатства. — Маргарита Филипповна вынесла из комнаты ведра и стала перекладывать в них картошку. — Ну, работнички, подсобляйте. А потом потолкуем…

На регистрацию явились почти одни старики; молодых мужчин было совсем мало: двое парней лет по шестнадцать — восемнадцать, оба калеки, слепой мужчина лет тридцати, его привела женщина. Таких, как Азамат, молодых, полных сил, оказалось еще двое: один, несмотря на духоту, не разлучался с папахой — лицо его, полное и недовольное, заросло черной щетиной; второй, худой, с запавшими глазами, ежеминутно протирал потевшую бритую голову внутренней стороной кепки. Никто друг на друга не смотрел, не разговаривал, — казалось, каждый был замешан в каком-то грязном деле и теперь стыдился этого.

Азамат стоял с опущенной головой, тошнота подступала к горлу. Он не предполагал, что испытает такие муки только от того, что явился на регистрацию. А что будет потом? Его больше всего мучила неизвестность и опасение, что немцы заставят сотрудничать с ними. А если узнает Надя?.. Теперь, когда она здесь, он не мог не считаться с тем, что она есть, и незримо присутствует подле него, и будто проверяет каждый его шаг. Какими недобрыми глазами она смотрела на него там, во дворе. И неизвестно еще, поверила ли его лепету, когда он рассказывал свою легенду о контузии.

Азамат не заметил, как остался в помещении один; уже всех пропустили, а его продолжали держать.

Наконец сухопарый высокий немец с повязкой на рукаве жестом потребовал следовать за ним и двинулся вперед деловитой походкой. Постукивая каблуками сапог, он уверенно вел Азамата по длинному коридору. У дверей небольшой комнаты, где велел снова ждать, стоял часовой с автоматом на груди.

Азамат узнал приемную первого секретаря райкома партии. Здесь лишь убрали стол, портреты со стен, постелили на пол ковровую дорожку — вот и все изменения. Вспомнилось, как крепко пришлось ему здесь понервничать в напряженном ожидании вызова на бюро райкома, как нерешительно переступил он порог этого кабинета. Вроде давно все это было, но по сей день горько на душе от обиды: именно здесь дали Азамату от ворот поворот, отказались принять в партию.