Костры на сопках

Порой Маша выходила на порог и громко звала, чтобы кто-нибудь подошел к ней.

Но, как на грех, ни одной живой души не появлялось в эти дни около избушки.

И вдруг точно из-под земли перед нею вырос Ваня Чайкин.

Маша обрадовалась и ухватила мальчика за руку:

— Вот ты какой, совсем забыл меня! А я тут лисиную семью выследила — можно капкан ставить.

Ваня сконфуженно отнял руку и неловко переступил с ноги на ногу. Сказать или нет, зачем он пришел? За пазухой завернутый в тряпицу пятак, казалось, жег ему тело. Ваня все же обошел вокруг избушки, заглянул в оконце.

— Что ты высматриваешь, как волчонок? — удивилась Маша.

— А меня этот послал, на лошади какой все разъезжает… И пятак дал! — зардевшись, признался Ваня.

— Лохвицкий?.. Чего же ему нужно?

— Он сказал: «Узнай, какие люди в избушке и что делают. И махом обратно».

Маша изменилась в лице, схватила Ваню за руку и осторожно ввела его в избушку.

— Видишь, человек лежит? — Маша показала на топчан в углу.

— Вижу, — шопотом ответил Ваня. — Так это же капитан Максутов! Чего он такой? Его лихорадка схватила? Да?

— Нет, Ваня, не лихорадка. Его один злой человек в грудь ранил. Он крови много потерял.

— Кто этот злой человек?

— Тот самый, кто тебе пятак дал.

— Лохвицкий?! — Мальчик со страхом посмотрел на Машу, потом вдруг выхватил из-за пазухи тряпицу и сунул Маше: — Возьми… не надо мне его пятака.

— Ладно, не о пятаке речь, — зашептала Маша. — Хорошо, что ты прибежал сюда. А теперь обратно беги, Только не к Лохвицкому, а к Василию Степановичу Завойко. И скажи так: мол, капитан Максутов раненый, плохо ему… И передай вот эту бумажку. — Она сунула мальчику в руку записку. — Сделаешь, Ваня?

— Сделаю… я махом! — кивнул мальчик и помчался к городу.

Острые камни кололи ему ноги, ветви деревьев били по лицу, но он ничего не замечал.

Когда показался Петропавловск, Ваня обежал стороной квартиру Лохвицкого и вдоль глубокого оврага подобрался к дому Завойко.

За дощатым забором Егорушка мастерил стрелы для лука.

— Ты чего? — удивился он, увидев всклокоченного, запыхавшегося приятеля. — Кого-нибудь в лесу напугался?

— Мне… мне к твоему батюшке нужно! — хрипло выпалил Ваня. — По делу!

— Чего захотел! — усмехнулся Егорушка. — Батюшка офицеров созвал, запершись сидят.

— У меня бумага… от капитана Максутова.

— От Максутова?! — Егорушка вскочил и, схватив Ваню за руку, потащил в дом. — Чего ж ты молчишь! Пойдем скорее!..

Минут через пятнадцать Завойко в сопровождении двух офицеров и гарнизонного лекаря Пасхина выехал в тайгу. Вслед за ними тронулась подвода.

Максутов, после того как Ваня убежал с его запиской в город, пришел в себя и с нетерпением поглядывал на дверь.

Заметив входящего в избушку Завойко, он сделал попытку поднять голову:

— Ваше превосходительство!..

— Лежите, лежите! — удержал его Завойко. — И прежде всего не волнуйтесь. Сейчас вам окажут помощь.

Лекарь Пасхин осмотрел рану Максутова и, покачав головой, шепнул Завойко о том, что капитана надо поскорее переправить в госпиталь.

— Василий Степанович, прошу вас, — умоляюще сказал Максутов, — выслушайте меня. Это очень важно, И, если можно, без посторонних.

Завойко попросил офицеров и лекаря оставить их и присел около Максутова:

— Я вас слушаю, дорогой.

— Я узнал достоверно: Лохвицкий — английский шпион, — глухо сказал Максутов.

— Что?!

— В твердой памяти и ясном сознании повторяю: Лохвицкий — английский шпион.

— Ради бога, голубчик, прежде всего прошу вас: успокойтесь.

— Вы не верите мне, думаете — я брежу… Так извольте, я изложу вам всю правду.

И Максутов чистосердечно рассказал, как он узнал в мистере Пимме своего друга юношеских лет Сергея Оболенского, как помог ему уехать за границу, как случайно при этом удалось обнаружить истинное лицо Лохвицкого.

— Я понимаю, ваше превосходительство, содействие политическому ссыльному — немалое преступление в наше время. Но Оболенский мой друг, и я не мог поступить иначе. Готов понести должное наказание. Об одном прошу пока: немедля задержите Лохвицкого. Он много зла может причинить отечеству нашему.

Завойко нахмурился. Он понимал, что близость Максутова, которого он очень уважал и ценил, с беглым каторжником может навлечь на его помощника большие неприятности.

Но еще больше встревожило Завойко сообщение о Лохвицком. Он без колебаний поверил признанию Максутова и в полной мере почувствовал всю важность его сообщения для обороны Петропавловска.

— Какая подлость, какая низость — торговать своим отечеством!.. Большего преступления я не знаю.

Завойко тяжело поднялся, позвал офицеров и приказал им сейчас же ехать в Петропавловск и задержать Лохвицкого.

Потом он вновь обратился к капитану:

— Вот война уже и началась! И вы, можно сказать, приняли первый удар.

Но Максутов только грустно улыбнулся.

Его осторожно уложили в телегу на сено, и подвода двинулась к Петропавловску, в госпиталь.

К вечеру офицеры, разыскивавшие Лохвицкого, доложили Завойко, что Лохвицкого в городе нет.

Глава 4