Костры на сопках

— Зряшное ты говоришь, Дорофей Силыч! Камчадал и хлеба не знал и картошки не знал, а привезли, дали попробовать — по вкусу пришлось.

— Хлеб да картошка — это хорошо.

— То-то, братец…

Щуря свои светлые глаза, Завойко оглядел растянувшуюся цепочку всадников и крикнул сыну:

— Сомлел, Егорушка? Может, привал сделаем? Егорушка покачал головой, давая понять, что привал ему не нужен. Сказать по правде, его изрядно разморило от верховой езды, лицо и руки были искусаны москитами, хотелось пить, но разве можно в этом сознаться!

Ведь он два года умолял батюшку взять его с собою в поездку по Камчатке, и каждый раз тот уезжал без него, говоря, что Егорушка мал годами и слаб здоровьем. Но в этом году Завойко решил, что поездка будет непродолжительной, и он согласился взять сына, но при этом предупредил: “Будешь жить, как солдат в походе. Чтоб ни жалоб, ни ропота”.

Егорушка и не раскаивается, что поехал. Да разве можно раскаиваться, если каждый день он видит столько нового и интересного, что про это ни в одной книжке не прочитаешь и даже дядька Кирилл не расскажет!..

Караван двигался все дальше по долине, и казалось, что не будет конца пути. Наконец Завойко заметил, что кони устали, и он распорядился сделать привал. Путники подъехали к реке, спешились. Солдаты стреножили лошадей, пустили их пастись, а сами принялись готовить обед.

— Давайте купаться, — разминая уставшее тело и мягко улыбаясь, проговорил Завойко, обращаясь к своему помощнику. — Благодатные места!

— Благодарю вас, — вежливо ответил Лохвицкий. — Не имею желания. Я лучше полежу.

Высокий, сухощавый, с большими рачьими глазами, с тонкими, холеными руками, Лохвицкий учтиво поклонился своему начальнику и прилег в тени.

Лохвицкому было не по себе. Дорога, ночевки у костра в лесу или в душных избах камчадалов, незатейливые обеды, изготовленные солдатами в котелках, москиты, пустынность и дикость местности изрядно измотали его. Привыкший к удобствам, к не обремененной делами жизни чиновника военного ведомства, он совсем не предполагал, что новая его работа на Камчатке, куда его забросила судьба, окажется такой беспокойной и хлопотливой. Завойко посылал его разбирать жалобы камчадалов на купцов, на сборщиков податей, заставлял заботиться о мельницах, коровах, сенокосе, семенах для огородов…

И особенно не по душе пришлось Лохвицкому то, что Завойко пригласил его с собою объехать этим летом Камчатку. Лохвицкий пытался отговориться недомоганием, ссылался на то, что неотложные дела в канцелярии требуют его постоянного присутствия.

— Ну какие там, Аркадий Леопольдович, дела! — смеялся Завойко. — Раз в месяц оказию в Петербург отправить да полгода ответа ждать. Поедемте-ка со мной, сударь, я вам покажу, где они, дела наши…

И вот они уже четвертые сутки неторопливо путешествуют по Камчатке, удаляясь все дальше и дальше от Петропавловска. Движутся по долинам рек, переваливают через сопки, заезжают в камчадальские и русские селения, толкуют с людьми об их жизни и промыслах.

Неизведанные, лежащие втуне богатства края не давали Завойко покоя. Он все замечал, оценивал и часто просил Лохвицкого наносить на карту всё новые и новые места. Здесь отличный строевой лес, близко река — значит, можно будет наладить сплав леса в Петропавловск. За рекой Паратункой лежит необжитая долина — хорошо бы туда переселить людей, завести там скотоводство, хлебопашество…

В камчадальском селении Калахтырка Завойко увидел у местного старосты Мишугина крошечный огородик с репой, морковью, редькой. Он обрадовался, как ребенок. Значит, короткое лето и капризная погода не помеха для овощей! Надо будет помочь семенами и инвентарем камчадалам.

Много проектов и планов возникало в голове Завойко, волновало его пытливый ум и воображение.

После купанья Завойко вышел из воды бодрый, радостный, готовый хоть сейчас двигаться дальше.

— Да вы и впрямь не заболели ли, сударь? — забеспокоился Завойко, заметив недовольное лицо своего помощника,

— Пустяки, ваше превосходительство, — поспешно ответил Лохвицкий. — Жара!

— Вот, вот! Напрасно не искупались. Сразу бы на душе легче стало… Егорушка! — крикнул он сыну, все еще продолжавшему барахтаться вместе с солдатами в воде. — Егорушка, хватит. Марш на берег!

Егорушка нехотя вылез из реки.

Дав людям передохнуть после обеда, Завойко приказал двигаться дальше.

Цепочка всадников снова растянулась по равнине.

Верстах в двух от привала, где река круто поворачивала на север, Завойко заметил обнажение горной породы. Он приказал солдатам отбить кусок серого камня, пристально осмотрел его и положил в мешок, притороченный на спине у грузовой лошади.

— Да вы, ваше превосходительство, не иначе как всю Камчатку собираетесь в свой мешок положить! — усмехнулся Лохвицкий, косясь пренебрежительно на разбухшие мешки, где уже лежали собранные в пути камни, и срезы дерева, и пучки каких-то неведомых трав.