Костры на сопках

Рассвирепевший адмирал приказал вздернуть Сунцова на виселицу. В это же утро Прайс казнил и людей с русского баркаса. Никто из них не попросил пощады, не унизился перед палачами.

…Наступал рассвет. Прайс велел убрать виселицы и отдал приказ эскадрам выстраиваться в боевую линию.

Глава 11

В эту ночь почти никто не спал на батарее капитана Максутова. Огней не жгли, и солдаты, укрывшись шинелями, то вполголоса переговаривались между собой, то молчали, задумчиво глядя на темное небо, полное крупных ярких звезд.

О предстоящем наутро деле никто ничего не говорил. Не было слышно ни шуток, ни смеха. Даже комендор Аксенов, любивший веселье, отвечал на вопросы товарищей серьезно, обстоятельно.

Максутов, хотя твердо решил, что ему обязательно надо выспаться для дела, тоже никак не мог совладать с собой.

Он еще ни разу не был в бою и много об этом думал. Рассказам своих товарищей, принимавших участие в военных действиях, он не очень-то доверял. Не потому, что они казались ему неправдоподобными, хвастливыми. Ему просто было трудно представить себя на их месте. Но какое-то внутреннее чвтво подсказывало ему, что он сумеет себя держать под неприятельским огнем достойно и мужественно.

Несколько раз Максутов выходил из землянки и подолгу глядел то на порт, то в ту сторону, где была стоянка вражеской эскадры. Хотя в ночном мраке ничего не было видно, воображение рисовало ему силуэты кораблей.

“Пушек у них много, — размышлял Максутов. — Фрегаты сильные…”

Он подошел к пушкарям, проверил, уложены ли ядра на свои места, приготовлены ли запалы, порох.

— Все в аккурате, ваше благородие, — ответил Аксенов. — Есть чем врага угостить!

— Вот и хорошо! Спозаранку, верно, и начнется.

— Должно быть, так.

Не спал и Сергей Оболенский. Он лежал возле солдат, прислушиваясь к их разговорам о хозяйстве, о солдатской службе, об оставленной дома и уже забытой родне.

Вдруг крик птицы прорезал ночную тишину. Вероятно, в другое время никто бы не обратил на это внимания, но сейчас крик птицы почему-то показался значительным, предостерегающим. Какой-то солдат тихо проговорил:

— Птицы войну чуют, суматошатся.

“Надо хоть немного заснуть”, решил Сергей, кутаясь в свой армяк.

Проснулся он уже на рассвете от пронизывающего холода. Белесый туман висел над бухтой. Солдаты приводили себя в порядок. Многие надевали чистые рубахи.

— Всем занять свои места! — приказал Максутов. — Всякие лишние движения прекратить!

Орудийная прислуга быстро стала у своих орудий. Когда туман рассеялся, все увидели приближающиеся суда противника. Впереди шел пароход “Вираго”, тащивший на буксире три фрегата.

— Стрелять только по команде, — счел нужным еще раз предупредить орудийную прислугу Максутов. — Заряды беречь, бить только наверняка.

Неприятельские корабли, вытянувшись в одну линию, стали вдоль Сигнальной горы.

Над бортами фрегатов вспыхнули белые облачка.

Гул потряс воздух. С нарастающим свистом над батареей пронеслось несколько ядер и ударилось в скалы позади орудий.

Дождь каменных осколков посыпался на артиллеристов.

— Наводить орудия! — приказал Максутов с радостным, оживленным лицом, будто первые пролетевшие ядра привели его в такое приподнятое состояние духа.

Все восемь орудий батареи были наведены на корабли противника. Их зарядили, и комендоры с готовыми пальниками дожидались сигнала.

— Огонь! — взмахнув рукой, скомандовал Максутов. Орудия батареи дали первый залп по кораблям. Водяные фонтаны поднялись возле самых бортов.

Раздались возбужденные голоса артиллеристов:

— Наших гостинцев попробуйте!

— Чуток правее, в самый бы раз было!

Открыли огонь по неприятельским судам вторая и четвертая батареи, расположенные на противоположном берегу Петропавловской бухты, заговорили орудия с фрегата “Аврора”, что стояла за мысом Язык во внутренней гавани. Но вражеские корабли находились на таком расстоянии, что ядра орудий не долетали до них, и вскоре вторая и четвертая батареи и фрегат “Аврора” прекратили стрельбу.

Поняв, что они неуязвимы, пароход “Вираго” и три англо-французских фрегата всю силу огня своих ста одиннадцати орудий обрушили на первую батарею.

Неприятельские ядра стали падать все ближе к орудиям.

Ядра падали так часто и густо, что сигнальщик почти не успевал предупреждать товарищей об опасности.

“Щедро стреляют! Видно, им снарядов девать некуда”, подумал Максутов, с горечью вспомнив, что у них на каждое орудие приходится не более тридцати зарядов.

Но противник стрелял бестолково, наугад, и ядра пока большого вреда артиллеристам не причиняли.

Выпустив лавину ядер, противник принялся обстреливать батарею бомбами.

Со звоном и визгом полетели осколки чугуна. Запахло вонючим дымом. Некоторые бомбы, пошипев немного, гасли и не взрывались.

Вот вражеская бомба упала возле второй пушки, разорвалась, и все услышали стоны первого раненого. Он упал на землю. К нему подбежали санитары, отнесли его в сторону.

Бомбы падали все гуще и гуще. У третьего орудия сразу убило двух человек из прислуги, у четвертого расщепило лафет.