Костры на сопках

Потом разразилась катастрофа: Сергей был арестован. Стало известно, что он был активным участником «пятниц» Петрашевского. Эти «пятницы» посещались широким кругом передовой столичной интеллигенции — литераторами, учителями, студентами, мелкими чиновниками, офицерами. Они говорили о прочитанных книгах, об идеях утопического социализма, о тяжести царской цензуры, о ненавистном крепостном праве.

После революции 1848 года в Западной Европе в речах и докладах посетителей «пятниц» зазвучали боевые, страстные ноты.

Наиболее революционные участники кружка, к которым принадлежал и Сергей Оболенский, проектировали устройство тайной типографии, составляли агитационные сочинения для распространения в народе и в царской армии, мечтали о подготовке массового восстания.

Агенты Николая I выследили нашумевшие «пятницы», установили за ними секретный надзор, и вскоре наиболее активные члены кружка были арестованы. Николай I жестоко расправился с петрашевцами. Одни из них были осуждены на вечную каторгу, другие — на поселение, третьи — отправлены в арестантские роты.

Сергей Оболенский был осужден на каторгу и сослан в Сибирь.

События эти потрясли семью. Все в доме словно пригнулись к земле, замерли.

Мать, не выдержав удара, умерла в тот же год, когда Сергея отправили в Сибирь.

Отец быстро постарел, почти не покидал своего кабинета, стал угрюмым и раздражительным.

Три года Сергей Оболенский и его товарищ по процессу провели на рудниках. Дикая глушь, тоска по свободе сводили их с ума. Они решили бежать. Бежать за границу, чтобы там создать свободный печатный орган, в котором можно было бы отстаивать интересы подневольных крестьян. Путь оба товарища выбрали в то время совершенно необычный. Они решили пробираться на восток, бежать в Северную Америку, а оттуда уже в Европу. Этот путь казался им более безопасным. В те времена представления о восточной части нашего государства были самыми туманными. Двум беглецам пришлось перенести нечеловеческие трудности. Много раз были они на краю гибели. Товарищ Оболенского не выдержал тяжелого пути и скончался.

Сергей похоронил своего друга на берегу неведомой сибирской реки и поплелся дальше. Силы покидали его. Таежные охотники подобрали обессилевшего Оболенского и помогли ему добраться до реки Лены. Здесь ему повезло. Он встретился с ссыльными декабристами, доживавшими свой век на поселении. Его приютили и отнеслись к нему с любовью и вниманием. Ссыльные разработали план его дальнейшего бегства, предложили ему принять имя мистера Пимма, путешествовавшего по Сибири в это время, снабдили деньгами, документами и отправили в путь на Камчатку. Оттуда он должен был бежать в Америку.

— Вот я и мистер Пимм — путешественник, — закончил свой рассказ Сергей Оболенский.

— Значит, Сергей, снова жизнь, свобода?

— Свобода, Дмитрий! Я изо дня в день мечтал о ней четыре года. Без этой мечты невозможно было бы перенести все муки, без нее не стоило бы жить, бороться… Теперь остался последний шаг. Как бы я хотел завтра же отплыть в Америку!

— Завтра? Так поспешно?

— Мне медлить нельзя, Дмитрий! Удача может мне изменить каждую минуту. Скорее бы туда, за океан, подальше от всевидящих пашей!.. Америка, потом Европа. Жить, бороться, работать! Звать все честное на борьбу с произволом, насилием, бороться за освобождение крестьян от рабства, избавить Россию от позора самодержавия…

— Узнаю тебя, друг мой! Ты все тот же неукротимый, неистовый рыцарь справедливости, — с нежной и покорной печалью проговорил Максутов.

— Да что это я все о себе! — смутился Оболенский. — Какая судьба забросила тебя в эти края? Ты ведь, кажется, был на хорошем счету, или не угодил кому из сильных мира сего?

— Это длинная, да и не очень веселая история, — вздохнул Максутов. — Одним словом, мне не повезло в Петербурге. Я стал неугоден начальству. Мне предстояло сделать выбор: или навсегда покинуть армию, или отправиться служить на Камчатку. И я предпочел последнее. Что бы я иное мог сделать? Все в нашем роду военные, им решил остаться и я. К иной службе непригоден, а состояния, как ты, должно быть, знаешь, не имею никакого. Род наш совсем оскудел.

— Ив каком же ты чине здесь? — спросил Сергей.

— Именуюсь пышно: начальник гарнизона!

— И велик гарнизон?

— Сила небольшая, — усмехнулся Максутов: — примерно три сотни штыков, да на «Двине» двадцать орудий.

— Что же вы будете делать, если и в самом деле начнется война?

— Будем оборонять порт с этими силами. И думаем, чести своей не осрамим.

— Тяжело выдержать вам натиск иностранной армады!.. А у вас суда есть?

— Дожидаемся фрегата «Аврора». Может, на наше счастье, сюда поспеет. Будет тогда большая подмога.

– «Аврора»… это где капитан Изыльметьев? Да на нем мой братец Николенька служить должен!

— Николенька? Хорошо его помню…

Друзья еще долго говорили о прошлом, вспоминали дни своей юности. Потом принялись обсуждать вопрос о положении беглеца, и Максутов согласился с тем, что Сергею надо уезжать как можно скорее, пока порт еще не закрыт для входа иностранных судов.