Костры партизанские. Книга 2

Генка проводил его почти до крыльца, здесь постоял, как бы передавая начальство под охрану дежурного полицая, и, едва начальник полиции поднялся на крыльцо, едва скрылся в доме, он торопливо зашагал по улице будто вымершей деревни, зашагал к дому Золотаря (по установившемуся порядку намеревался доложить ему обо всем, что делал и говорил пан начальник днем), но потом решил, что это успеется и завтра, и свернул к своей хате, где квартировал у дородной вдовы бывшего раскулаченного, загинувшего где-то в просторах России. Пусть непробиваемо глупа эта толстуха, пусть и на рожу здорово непривлекательна, зато послушна, угодлива — лучше не бывает. А не это ли сейчас, в это смутное время, когда не знаешь, проснешься ли завтра, настоящему мужчине надобно?

Дома, хотя внешне там все было по-прежнему, Василий Иванович сразу почувствовал, что Нюська и Ольга чем-то очень взволнованы или даже встревожены; по тем взглядам, какими обменивались они, понял это.

Просто удивительно, как две совершенно непохожие по характерам женщины сдружились за эти месяцы! Ведь Нюська, можно сказать, все в жизни повидала, через такое прошла, что другую, окажись она на ее месте, запросто сломать могло. А Ольга — еще совсем девчонка, которой в самую пору тайком от родителей на первые свидания бегать…

Правда, здесь, во вражеском тылу, она ведет себя осмотрительно, так свою роль толково ведет, что Золотарь однажды сказал:

— Хорошая у вас племянница. И скромница, и в чужие дела не лезет, и в бога верует… Почти ни одной церковной службы не пропустила, по любой погоде в храм божий за десять верст бегает.

Если бы знал Золотарь, зачем она туда бегает!

Но не знает — и слава богу, как говорится…

Как и предполагал Василий Иванович, стоило ему допить чай и свернуть «козью ножку», Ольга с Нюськой дружной парой уселись напротив него, переглянулись, и Нюська заговорила, понизив голос до шепота:

— Беда у нас, Василий Иванович…

Сказала это и замолчала, словно не зная, как поведать главное.

И немедленно в разговор вступила Ольга, так низко, так доверчиво склонившись над столом, что стал виден не только нательный крестик, но и чистая кромка лифчика:

— Понимаете, Василий Иванович, я не могла поступить иначе. Не могла!

— Обе мы не могли! — подала голос и Нюська.

И тут он взял разговор в свои руки:

— Лирику и все прочее — на потом. А сейчас — конкретно, сжато, что стряслось?

Прошло минут десять, и он уже знал, что один знакомый Ольги (даже сказала, что он вместе с ней на курсах учился) вдруг схватил воспаление легких. Температура у него под сорок, горячущий — страсть! Чтобы в бреду не раскрыть себя, он и ушел из той хаты, где скрывался. Она, Ольга, на него случайно натолкнулась. Вот (не погибать же товарищу на морозе?) незаметно и привела его в Степанково, пока — до решения Василия Ивановича — спрятала на сеновале у свояка деда Евдокима.

Волнуясь, рассказывала все это Ольга, а Нюська только пытливо смотрела на Василия Ивановича. А он сидел за столом, курил и думал. Прежде всего о том, что и сейчас Ольга еще не полностью открылась ему. Ишь, она случайно натолкнулась на своего товарища, с которым вместе на курсах училась! На каких курсах? Кройки и шитья? Где и когда натолкнулась? Да и случайно ли?

Чтобы утвердиться в своей догадке, он спросил:

— Когда в церковь шла или на обратном пути натолкнулась на него?

Ольга мгновенно разволновалась так, что даже шея у нее порозовела, и выпалила чуть не плача:

— А если не моя эта тайна? Что можно, я все рассказываю…

И Василий Иванович понял, что не одна Ольга действует в этих краях, что она, похоже, своеобразное кольцо, на которое замыкаются звенья неведомых ему цепочек; может быть, двух и даже более.

Понял и другое: сейчас одно из звеньев цепочки попало в беду, и вот Ольга, как могла, пришла ему на помощь.

С одной стороны, она не имела права на этот поступок, который может погубить и ее, и его, Василия Ивановича. Ну, если и не погубить, то породить ряд трудностей, которые придется преодолевать не день и не два, преодолевать огромным напряжением всех душевных и физических сил. Иными словами, Ольга поступила опрометчиво; опрометчиво — если говорить дипломатично…

С другой стороны… С другой стороны, все правильно; настоящий человек тем от подонка и отличается, что в первую очередь думает не о своей шкуре, не о своем благополучии!

И он сказал убежденно:

— Так тому и быть.

Только сказал — Ольга бросилась к нему, ткнулась лицом в его грудь и заплакала, причитая. Из всего, сказанного ею сквозь всхлипывания, понял одно: он, Василий Иванович, очень хороший, просто замечательный; она, Ольга, так и знала, что он поймет ее; он просто не имел права не понять!

Так искренне она благодарила, что Василий Иванович вдруг почувствовал, что, чего доброго, сам вот-вот слезу пустит, и он отстранил от себя Ольгу, сказал нарочно предельно сердито: