Костры похода

Он увидел надпись на верхнем пласте камня. Это была книга! Пропитавшись чистейшей кремнистой водой, книга окаменела. Ныне хранится она в Матенадаране, где собраны все армянские книги, спасенные предками в темные прошлые века. И слова, написанные на ней, не смыло ни водой, ни временем:

«В начале было слово. И слово было богу. И бог был словом!..»

* * *

Тимур скакал по ночной снежной равнине, сопровождаемый Халилем, и поглядывал вдаль на костры, разложенные воинами по улицам холодного Арзрума.

Охрана, отстав от повелителя, удивлялась, когда он вдруг пускал коня вскачь и мчался с таким стремительным порывом, что даже Халиль едва поспевал за ним.

Прижав одной коленкой седло, всей своей тяжестью упершись в левое стремя, Тимур привставал, огромный в своем широком тулупе, а арабский горячий конь казался маленьким под таким седоком.

Тимур гнал его, не давая ни мгновенья для передышки, а чуть замечал непокорство, хлестал. Однажды конь было вздыбился, но Тимур укорил [так] его таким ударом, что скакун тотчас покорился воле всадника.

Огромный всадник в развевающемся треухе, в сгорбившемся от ветра тулупе почти стоял, а конь летел, не видя дороги, следуя малейшим повелениям узды.

Так сперва мчались по еле заметной дороге. Но вскоре Тимур, потеряв ли дорогу, соскучившись ли следовать ею, свернул в поле.

Обмерзшее, оно не было гладким, какие любы ленивым всадникам и глупым коням. Этот конь был умен. Он мчался не спотыкаясь, хотя непривычная ему плетка злила и гнала его, не давая ни мгновенья отдыха.

Так мчался он долго. Наконец Тимур повернул обратно к городу, но скорости не сбавлял.

Охрана давно отстала и потерялась где-то в снежной мгле. Халиль, захлестанный снегом, почти ослепнув от встречного ветра, мог лишь следить за дедом, нигде не успев настичь его.

Халилю было видно, что конь уже иначе выбрасывал ноги на скаку, чем в начале поездки, но дед по-прежнему не давал ему передышки.

Так, стремительно мчась, Тимур взлетел по крутому пригорку к стенам Арзрума и лишь около монастырских ворот сдержал коня. Они проскакали мимо костров, где толпились воины и пахло печеным мясом. Мимо стражи. И въехали в монастырь.

Тимур легко и резво сам соскочил с седла и, отдав поводья подбежавшим воинам, огладил, оглядел, ощупал всего коня. Загнанного, вздрагивающего, отличного коня арабских кровей.

Он прижал ладонь к груди коня. Он погладил взмылившийся, горячий живот. Он пощупал переднюю ногу, пронизанную мелкой дрожью.

Потом посмотрел и Халилева коня.

— Такой же! — сказал Тимур. — А ты его меньше гонял.

Падал медленный, величественный снег.

Раскрасневшийся, повеселевший Тимур подошел к костру.

Халиль спросил:

— Наши крепче?

— У Баязета таких лошадей на всех не хватит. Другие слабей. А и такие наших не пересилят.

— Значит, дедушка, будет Баязет?

— Вселенная не стоит того, чтоб иметь двух хозяев!..

— Значит…

Но Халиль не решился спросить, когда они пойдут на сильнейшего из врагов, с каким только доводилось встречаться Тимуру.

Дед понял его:

— Перевалы закрыты. Видишь, какой снег!

И Халиль понял: поход предрешен. Но время еще не наступило.

Внук шел позади деда, а дед, подойдя к костру, остановился, хотя ему и не было холодно. Задумался, глядя в пылающий хворост.

Может быть, ему мерещились пылающие города, скачущие между пожарищ всадники, битвы, когда пламя с пламенем встречается, зашипев, затрещав, и ветка падает в середину костра.

Снег летел так же мирно, так же тихо, и белые звезды снежинок падали, падали, падали в огонь.

Конец второй книги

Ташкент, декабрь 1958 г.