Костычев

Но, быть может, старожилы преувеличивали былое богатство своего края? Внимательно наблюдая за почвой и растительностью, Костычев подвергает проверке все слышанные им рассказы. Он видит, что больше всего кучугур наблюдается вблизи селений, а дальше от них пески имеют спокойный рельеф. Там, где чудом уцелели островки степной растительности, почва везде имеет серый цвет, она довольно глубоко прокрашена перегноем, пески здесь, по выражению местных жителей, являются крепкими. Попадались и участки древесной растительности; чувствовала она себя здесь в некоторых местах — дальше от поселков и где не пасли скота — превосходно. Костычев раскапывал почвы, не только на крепких песках, но и на разбитых. И что же он здесь заметил: во многих случаях на некоторой глубине встречались серые перегнойные слои погребенных почв, ныне прикрытых чехлом принесенного песка. Значит, раньше везде песчаные почвы были серыми и крепкими.

Объехав все семь отдельных крупных песчаных массивов, или, как их еще называли, «арен», Костычев сделал очень важный вывод: «…было время, когда во всей теперешней области сыпучего песка не было и следов его, или же он обнаруживался только кое-где, самыми незначительными клочками: повсюду были степь, луга и лес».

В результате чего же эти степи, луга и леса так быстро сменились сыпучими песками? Костычев считал очень важным дать правильный ответ на этот вопрос. Дело в том, что об Алешковских песках до Костычева писали многие, но, по его словам, «из чтения разных статей выносишь такое впечатление, что разбивание песков крестьянами производится по какому-то непонятному упорству, или же, некоторые пишут так, как будто бы появление песков произошло от изменения климатических условий местности, хотя доказательств на это нет ни малейших».

Мысль о резком изменении климатических условий за каких-нибудь 50—100 лет ученый отбросил сразу как явно несообразную. Невозможность для крестьян заботиться о сохранении песчаных почв он объяснил совершенно правильно: «…ничтожен надел алешковского крестьянина… мало земли находится в его распоряжении»,— писал Костычев. Поэтому крестьянин вынужден был из своей земли выжимать все соки. Одни и те же места пахались много лет подряд, и это способствовало постепенному раздуванию песков. Но пахота была для песков, по наблюдениям Костычева, вовсе не самым страшным врагом. После того как старую пашню оставляли «для отдыха», на ней из-за малоземелья начинали пасти скот, особенно овец.

Много часов наблюдал Костычев за тем, как ведут себя овцы на песчаных пастбищах, и убедился, что они «ходят густою толпою, и острые копыта их врезываются в песок с особенною легкостью». Животные выщипывали жалкие травы, а остатки их затаптывали в песок, разрыхляли его своими ногами. Иногда овец выгоняли на совершенно голые пастбища.

— Зачем же вы здесь пасете овец, ведь нечего тут есть скоту? — спрашивал Костычев.

— Пусть хоть прогуляется, — отвечали ему крестьяне.

Эти «прогулки» дорого стоили Алешковским пескам, а население поставили на грань нищеты. Малоземелье, бывшее здесь раньше, теперь еще усилилось. Костычев узнал, что в некоторых селах крестьяне вообще не имеют настоящей земли. О большом селе Покровке он писал: «По владенной записи считается в участке при селении 2 394 десятины удобной земли, но в действительности этого нет; большая часть земли… превратилась в сыпучий песок и в настоящее время почти не распахивается».

Костычев познакомился с жившим в Алешках лесничим М. Белявским, который с горечью рассказывал о трудностях, встреченных им при попытках лесоразведения на песках: