Косыгин

…В ноябре 1934 года, за неделю до рокового выстрела в Смольном, в текстильный институт приехал Сергей Миронович Киров, — здесь проходила Всесоюзная выставка текстильных изделий. Студенты крутились на выставке, надеясь увидеть человека, о котором много говорили в городе, члена Политбюро. Киров, посмотрев выставку, заглянул в партком. Он, конечно, знал, что годом ранее, в тридцать третьем, Смольнинский райком партии распустил «бюро коллектива ВКП(б) текстильного института за допущенные политические ошибки». В чем провинились партийцы? Примиренчески относились к оппозиции. Защищали сынков помещиков и крупных торгашей, которые «выдавали себя за детей батраков». В общем, вывод был таким: «назначить досрочные перевыборы». Секретарем парткома, понятно, неосвобожденным, избрали Косыгина.

17 марта 1934 года газета «Основа» опубликовала совместную статью директора комбината Зеленского и отсекра парткома института Косыгина. Они отчитались о том, что сделано за год.

Возросло качество подготовки специалистов. Налажена производственная практика. Решительно занялись политическим воспитанием. Создали университет культуры. Помогают студентам в быту, выдают доплату на питание…

Нарком легкой промышленности СССР Любимов по достоинству оценил работу текстильного института — за успешную подготовку кадров для отрасли выделил деньги на строительство собственного, институтского дома отдыха. В те годы в СССР строились 15 крупных хлопчатобумажных комбинатов, реконструировались старые. Выпускников Ленинградского текстильного ценили, и министр знал это, хотя вокруг ЛТИ бурлили какие-то интриги. 25 мая того же 1934 года «Правда» опубликовала фельетон Г. Рыклина «Учись или судись» о большом отсеве в текстильном институте. Фельетон обсуждали на бюро Смольнинского райкома партии. Отчитывается директор-ректор Зеленский. И в те же дни «после четырех лет блестящего руководства институтом» нарком назначил его начальником Главного управления учебных заведений Наркомата легкой промышленности.

К приезду Кирова в институте уже были новый ректор и новый парторг. Но на встречу с ним пригласили и лучших студентов. Специальность «ткачество» представляли «Орехов, предфабкома, Косыгин, в прошлом семестре секретарь парткома, и Громадский, отсекр коллектива ВЛКСМ». «Эти товарищи, — подчеркивала «Основа», — наряду с большой общественной загрузкой сумели добиться исключительных академических результатов».

Второго декабря ректорат и партком отобрали 250 студентов и преподавателей для прощания с Кировым. Такой была партийная разнарядка. Сбор в институте назначили на три часа ночи. Но уже к двум в коридорах, аудиториях на Герцена, 18 (ныне опять Большая Морская, Герцену не повезло ни в Питере, ни в Москве) было полно народу. Собралось в два- три раза больше. Отогревались чайком (позаботился Косыгин) перед шествием через застывший город, негромко переговаривались. И даже те, кто до сих пор не верил ни в какие заговоры, разводили руками, вспоминали «детей батраков» из своего института: «Их ведь много таких».

Через четыре года Косыгину, председателю Ленсовета, предстояло открывать памятник Кирову.

Новые назначения

Переломным в его судьбе стал 1938 год. 19 февраля в Ленинграде проходил слет стахановцев хлопчатобумажной промышленности. Среди других выступал и молодой директор текстильной фабрики «Октябрьская» Алексей Косыгин. Хотя и волновался — впервые поднялся на такую большую трибуну, — говорил без бумажки, дельно и аргументированно.

В то время непременным довеском к речам уже стали здравницы в честь вождей и обличения «подлых двурушников», «фашистских убийц», ряды которых все пополнялись: Рыков, недавний Председатель Совнаркома, Зиновьев, Каменев, Бухарин… Вскоре после того, как стахановцы хлопчатобумажной промышленности разъехались по домам, Политбюро ЦК ВКП(б) разрешило Ленинградскому обкому партии «дополнительно рассмотреть на особой тройке по первой категории дела на 1.500 кулаков, эсеров и рецидивистов-уголовников». Впрочем, Ленинград не был исключением. Аналогичные решения принимались по всем областям, краям, республикам, нередко по их инициативе. Например, 29 апреля 1938 года Политбюро «утвердило предложение Иркутского обкома ВКП(б) и УНКВД об увеличении дополнительного лимита по кулацким и контрреволюционным делам по первой категории на четыре тысячи человек».

Первая категория в их лексиконе означала расстрел.

Стахановцы НКВД справлялись и с дополнительным лимитом.