Кот

Я шел к Сове - нашему командиру БЧ-2 - и говорил: "У тебя есть "Пиквикский клуб"?" - "Естественно! - говорил Сова и усаживал меня. - Чай будешь?"

После чая он ко мне приставал: "А у меня сегодня день рождения!"

Этот фокус я знал. У Совы день рождения был в каждой автономке по разу, а зазеваешься, то и по два.

"У меня есть коньяк, - говорил Сова, - давай в чай по ложечке?"

После этого можно было не проснуться на вахту.

А это было самое главное в нашей подводной жизни.

Вахта - сон. Не всегда это совпадало. После вахты не всегда был сон.

Чаще что-нибудь придумывали. Чушь какую-нибудь, мероприятия.

А если и не придумывали, то - бессонница.

А потом всплытие "На сеанс связи и определение места" - раз в четыре часа, потом раз в восемь, потом в сутки раз, потом опять раз в четыре, по тревоге, а спать хочется - губы на столе.

А погружаемся - и корпус скрипит, как сухая кожа, и дверь не открыть - обжало.

Я всегда перед глубоководным погружением открывал дверь: вдруг течь - и останешься в аквариуме, а так хоть отсек и люди все-таки.

Вахтенный носовых заглядывает: "Сухари будете?" - и тащит тебе банку сухарей.

Их с чаем хорошо.

На чай заглядывают соседи. Как чуют. "У тебя пряники есть?"

Зачем я все это вам рассказываю? Так ведь праздник же на носу. День Военно-Морского Флота. В этот день положено вспоминать.

Вот я и вспоминаю. 

ОТКРОВЕНИЯ КОТА СЕБАСТЬЯНА, временами дикого [1] , временами совершенно домашнего и уютного

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Небольшое вступление

Меня всегда волновало оплодотворение.

И не оплодотворение как процесс, а прежде всего его мотивация.

В связи с чем я часто вспоминаю родителей.

Интересно было бы узнать, о чем они думали, когда меня зачинали.

Тревожили ли их детали?

Было ли что натужное, с выпученными глазами, тяжелое, как сон архимандрита, раздумье о судьбах Отечества, или что была некая каверза - веселенькая полумыслишка, которую безо всякого вреда для ее сохранения можно оборвать где угодно, нимало не заботясь о последствиях?

И еще мне хотелось бы узнать, что это, собственно, была за мысль или может быть, разговор.

Ну, например, он ей: "Как ты полагаешь, дорогая, делаем мы тут философа или же пройдоху?" - а она ему: "Мы делаем славного малого, любимый!" - и все это с остановками и толчками после каждого слова, достойными отдельного неторопливого описания, как если бы они сидели и беседовали верхом на двух ослах - каждый на своем, которые пытались бы от них освободиться.

При этом - видимо, не без оснований - можно предположить, что сделан я по большой обоюдной любви, какая бывает только в стане кошачьих, ибо те удивительные способности и свойства, которые я получил в ходе материализации оной, поражают не столько своим многообразием, сколько сутью.

Например, от рождения я отличаю дур и, поскольку над моей колыбелью непосредственно сразу после моего долгожданного выхода на поверхность их тут же замаячило несколько штук: "Ой, какой холесенький!" - я немедленно уразумел, что наделен этим удивительным свойством сполна.

И еще куча всяких способностей - ай-ай-ай, просто куча - перед описанием которых мне хотелось бы рассмотреть вопрос о собственной агрессивности, представив ее на фоне агрессивности всеобщей.

Когда, скажите на милость, мужчина - тут я людей имею в виду - стал агрессивен?

Отвечаем: когда подвязал себе мошонку.

Потому что невозможно угрожать всему миру, если самая уязвимая часть твоего организма вынесена далеко наружу и болтается туда-сюда при бешеном беге, не говоря уже о том, что, прыгая с высоты в озеро, постоянно рискуешь расколоть яички о поверхность водной глади - тут я все еще о людях, - твердость коей с высотой неумолимо возрастает, из-за чего перед прыжком их следует взять в руки - тут я все еще о яйцах, - чтоб, срикошетив от воды, они не ударили наотмашь по лицу, поэтому необходимы все-таки штаны, в которых хорошо бы предусмотреть и карман для гульфика.

К слову говоря, самые кровожадные из дикарей, папуасы, до сих пор надевают на член берестяной колпачок, после чего кидаются друг на друга с боевыми топорами и уже потом, в спокойной семейной обстановке, с удовольствием поедают сочную печень врага.

То бишь я хочу сказать, что, если внезапно с мужчины сдернуть штаны, оставив на нем только верхнюю часть мундира, агрессивность его немедленно улетучится.

Представьте себе генерала, мясника или парламентария, а теперь по мановению волшебной палочки лишите его брюк. Генерал останется заикой, мясник станет рубить мясо нежно, чтобы не промазать, и всем вдруг станет ясна убогость и никчемность просвещенного парламентаризма.

Как мы видим, дело тут в наличии панталон.

Сними их со всего населения - и воцарится долгожданный мир.

Сверху будут эполеты, награды, отличия - всякие знаки Почетного легиона, а внизу - целиком невостребованный аргумент, обрамляющий волосатые ноги.

Хотя на самом-то деле слово "обрамляющий" мне не нравится.

Оно здесь не совсем подходит.