Кот и крысы

– Только ли репой торгуешь? - задирали Дуньку парни, приказчики и сидельцы из модных лавок. - Бабьим товаром не промышляешь?

– Всем промышляю! - бойко отвечала она. - А у тебя денег хватит ли?

– А почем товар?

– А выставь мне за мой бабий товар сорок шестов собачьих хвостов да сорок кадушек соленых лягушек! И по рукам!

– Потрогать надо, хорош ли товар! - не смутившись, отвечал красавец-приказчик.

– Товар добрый, первого разбору! - совсем раздухарилась Дунька. - Чего трогать? Бери, не глядя!

Все это прекрасно слышали и Устин, и вельможа в карете.

Вельможа с ловкостью молодого щеголя выскочил и подошел к ней.

– Фаншета, довольно дурачиться, - сказал негромко.

– Я не дурачусь! - обиженно отвечала она. - Ты, сударь, сам послал меня торговать пареной репой и тем на пропитание зарабатывать! Нешто я против твоего слова пойду? Эй, молодцы, налетай, разбирай пареную репу, мое прокормление! Копеечка к копеечке - глядишь, и не пропаду!

– Фаншета, коли ты немедленно не бросишь свои дурачества и не пойдешь в дом…

– И что? - спросила Дунька. - Отправишь меня поискать ветра в поле? Нет, голубчик, не давши слова - крепись, а давши - держись! Сам велел репой торговать, а теперь на попятный? Я твое слово полностью исполню! Я до той поры тут с пареной репой под юбками сидеть стану, пока не заработаю на пропитание не хуже твоего! Тут, сударь, Ильинка, тут моему товару цену знают!

Вельможа повернулся, сделал несколько шагов до кареты, оттолкнул желавшего ему помочь подняться лакея, сел и приказал себя везти прочь.

Дунька проводила карету взглядом.

– Ну, посмотрим, кто кого… - прошептала она.

Устин стоял в сторонке, ничего не понимая.

Дунька опять залезла к себе под юбки, добыла другую репу и откусила от нее хороший кус.

– Так срядились, что ли? - спросил приказчик.

– С другими сряжайся, мне недосуг. Видишь - ем, - с набитым ртом выговорила она.

Ела Дунька неторопливо, а Устин все стоял и глядел, не разумея, чем же этакая торговля может кончиться.

Наконец к церкви подъехала карета, оттуда выскочил пожилой вельможа и подошел к Дуньке.

– Весь твой товар беру, - сказал он, кинув ей на колени нечто блестящее. - Ну, теперь довольна?

Дунька выпростала из шелковых складок ожерелье с большим круглым фермуаром.

– Хоть и не парижская работа, однако камушки знатные, - заявила она. - Срядились! Мне - камушки, тебе - репа!

И, вскочив, подвинула к нему ногой корзину, в которой стоял укутанный в тряпки горшок. Затем она, не оборачиваясь и совершенно не беспокоясь, как вельможа будет разбираться с горшком, направилась к дому, на пороге которого ее ждала молодая горничная. На ходу Дунька стащила с головы простецкий платок, явив Ильинке хоть и помятую, однако ж модную прическу, отдала его горничной и вошла в дом.

За ней двинулась такая процессия: впереди - ничем не обремененный вельможа, за вельможей - лакей с корзиной, откуда торчали тряпки, а уж за лакеем - Устин с мешком денег.

– Diablesse… - бормотал вельможа, хотя невольно улыбался.

– Ишь, чертовка, - ворчал лакей.

– Господи, спаси и сохрани, - тихо твердил, собираясь с силами, Устин.

Народ, прекрасно разобравшись в смысле этой комедии, проводил Дуньку и ее свиту молчанием. Хохот раздался уже потом.

Устин уж совсем было вломился в дом, но был задержан горничной. Он попытался объяснить, что должен видеть хозяйку по важнейшему делу, но горничная была непреклонна: барыня с барином сейчас никого принимать не станут, так что извольте жаловать попозже.

К счастью, на Устина обратил внимание добродушный калмык-привратник Филимон. Старик скучал в этой должности изрядно, и потому стал расспрашивать Устина в надежде, что тот согласится посидеть с ним немного в его каморке. Устин и согласился, о чем вскоре несколько пожалел - Филимон, изругав тот способ заваривания чая, который принят в Москве, предложил свой, известный с далекого детства. Устин опрометчиво согласился и вынужден был употребить вовнутрь смесь горячей воды, чайной заварки, муки, соли и масла. Хорошо хоть, Филимон дал закусить баранку.

Некоторое время спустя вельможа быстро проследовал к дверям, и калмык еле успел выскочить, чтобы достойно их отворить и поклониться хозяйской спине.

Устин, быстро перекрестясь, чуть ли не бегом устремился в Дунькины хоромы.

И тут же раздался знаменитый перезвон - в Николаевском храме, что стоял неподалеку, в Юшковом переулке, были знатные колокола, в честь которых он и получил прозвание «Красного Звона». Кто их отливал, как они в храм попали - старожилы не помнили, но знали, что и деды их, и прадеды радовались тем колоколам, особливо на Святой неделе, когда вся Москва звенела и можно было, сравнив, убедиться: наши - лучше всех.

Устин принял это как знак, поданный свыше, и воспарил душой - до того воспарил, что чуть с лестницы, споткнувшись, не полетел.

Он вошел в ту самую гостиную, где обучал Дуньку игре в рулетку, и увидел эту самую рулетку на нарочно для нее купленном столе. Вот только она была прикрыта большим платком, чтобы не пылилась, но и под платком исправно обрисовывались очертания огромной деревянной чаши.