Кот и полицейский. Избранное

В иллюстрированном журнале, наполовину сожженном Бьянконе, было множество фотографий заснятых с птичьего полета английских городов, на которые гроздьями сыпались авиабомбы. Мы еще не знали, что это значит, и продолжали рассеянно переворачивать страницы, пока не наткнулись на подробную историю румынского короля Карола, помещенную в связи с тем, что как раз на этих днях в Румынии произошел государственный переворот и старого короля заменили новым. Статья, которую я читал вслух, показалась нам очень занимательной, наверное потому, что до этих пор мы просто не читали газетных статей о придворных интригах и политике. В статье, между прочим, рассказывалась история госпожи Люпеску, которую мы время от времени комментировали взрывами смеха и восторженными возгласами, не столько по поводу самой истории, сколько по поводу имени «Люпеску», в котором было что-то пушистое, звериное и полное таинственного мрака.

– Люпеску! Люпеску! – вопили мы, подскакивая на койках.

– Люпеску! – кричал я в гулком коридоре и, высовываясь из окон, смотрел на черную мантию ночи, в которую мне пока еще не удалось завернуться.

Бьянконе отыскал где-то два противогаза.

– Это для нас!

Конечно, мы тотчас же постарались напялить их. Дышать в противогазах было трудно, маски неприятно пахли резиной и складом. Однако они уже давно не были для нас диковинкой. Еще в начальной школе нас заставляли вызубривать, как молитвы, правила пользования противогазом и втолковывали, что с его помощью можно без труда защититься в случае применения противником удушливых газов. Нам даже внушали, что газовые атаки – вещь более чем вероятная. Вот так, в масках, делавших наши головы похожими на головы гигантских муравьев (нам как-то показывали их под микроскопом), мы бродили по школьным коридорам, почти ничего не видя перед собой и издавая какое-то нечленораздельное мычание. Потом мы отыскали старые стальные каски, сохранившиеся с войны пятнадцатого года, пожарные топоры и фонарики с синими линзами. Теперь мы стали настоящими «пэвэошниками», экипированными на славу. В полном боевом снаряжении мы шествовали парадным шагом по коридорам, сами себе подпевая в темпе марша: «Пэ-вэ-о! Пэ-вэ-о!» Но из-под наших масок доносился только какой-то нечленораздельный вой: «Э-э-о! Э-э-о!»

Вдруг Бьянконе обмотался оконной шторой и промычал, извиваясь всем телом:

– У-э-у!

– У! У! – ответил я, подняв над головой топор и подражая боевому кличу индейцев.

Бьянконе отрицательно покачал головой.

– У-э-у! – снова замычал он, стараясь придать своему голосу сладострастное выражение.

– А! – догадался я и, восторженно заорав: – Люпеску! Люпеску! – принялся вместе с Бьянконе изображать противовоздушный вариант похождений румынского короля и его любовницы.

Внизу зазвонил колокольчик. Это был Бэлльуомо. Сделав друг другу знак молчать, мы бесшумно спустились на первый этаж и забрались в один из классов. Бэлльуомо продолжал звонить, потом начал стучать. Окна на первом этаже, которые мы отворили, изучая возможность спуститься на землю, так и остались незакрытыми. Я высунулся из одного, Бьянконе из другого, оба, разумеется, в противогазах, в касках и противоипритных перчатках. Бьянконе держал в руках топор, я вооружился пожарным брандспойтом. Бэлльуомо был совсем еще молодой человек небольшого роста, белобрысый, запакованный в узенькую форму командира роты «Джовинеццы» – легкий китель и сапоги. Устав звонить и видя, что в школе по-прежнему темно и не наблюдается никаких признаков жизни, Бэлльуомо решил уйти. Но тут Бьянконе три раза стукнул топором по подоконнику. Бэлльуомо обернулся на шум и, увидев какую-то тень, выглядывающую из окна, крикнул:

– Эй! Это ты, Бьянконе?

Мы молчали. Тогда он зажег фонарик, направил его на подоконник и невольно ойкнул. Фонарик осветил противогазную маску и топор.

– Эй! Что это у тебя там? Ты что, с ума сошел?

В ту же минуту послышалось бульканье, и на тротуар хлынула струя воды. Это я присоединил к крану пожарный шланг.

Привлеченные всей этой суетой, прохожие стали останавливаться и тоже глядеть на окна. Бэлльуомо быстро перевел свой фонарик на мое окно, и хотя я тотчас же отпрянул назад, он все-таки успел заметить мою маску и руки в перчатках. Тогда он снова направил пучок света на окно, из которого только что высовывался Бьянконе, но там уже никого не было. Вокруг Бэлльуомо собралась небольшая толпа. Слышались возгласы:

– Что это? Что там такое? Газы? Газы?

Сказать, что все это, по всей вероятности, баловство, Белльуомо не решался: ему казалось, что это подорвет его авторитет. Кроме того, будучи человеком, что называется, «от сих до сих» и совершенно лишенным чувства юмора, он и сам толком не понимал, что все это значит.

– Смотри-ка! Вон там, выше! – воскликнул вдруг один из прохожих, указывая наверх, где в окне четвертого этажа показалось молчаливое привидение в противогазе.

Бэлльуомо попробовал было достать его лучом своего фонарика, но привидение тотчас исчезло.

– Эй вы, идиоты! Спускайтесь вниз!

В ответ появилось новое привидение, теперь уже на пятом этаже.