Кот, консьержка и другие уважаемые люди

– Ну да. И под микитки. А Тангейзер споет что-нибудь трагическое, пока тебя вязать будут. Потом, когда тебя повезут в СИЗО номер 6 (женская колония, куда я иногда наведываюсь как правозащитник), Тангейзер все время будет рядом и будет петь…

– Тут и его повяжут, потому как не положено: начальство СИЗО номер 6, врач тюремный, они такое не любят.

– А какое любят?

– Ну, там, типа, Валерия чтобы или Королева типо.

– Я что-то не пойму, Валерия и Королёва тоже поют в СИЗО 6?

– Ну да, когда Тангейзер устает.

– А он устает?

– Бывает.

– Вот ты ж хотела зэков тоже развлечь: смотри, готов сборный концерт: Вагнер, ты, Королева и Валерия.

– Почти как в новогоднюю ночь на Первом.

– Ну да. Только там Галкин, он красивый такой, молодой, байки всякие травит. Или этот, как его, Ургант.

– И?

– Да нет, ничего… Юмористы тоже бывают… ну, типа, как Степаненко. Вы даже чем-то похожи.

– Ну, спасибо тебе!

– Ну а что такого? Все же смеются! Не понимаю, что тут оскорбительного – в сравнении со Степаненко!

Разные рассказы

Мой сосед Сирано

Как-то, когда я еще занималась кинокритикой, решили дать мне премию как «Критику года».

Собрались мы в Доме кино всей своей кинокритической командой – и тут вдруг назвали мое имя. Все захлопали, и меня толкают: мол, нужно выступить. Сказать, наверно, как на «Оскаре»: спасибо папе и маме, соседке Бабыре (баб Ире), что поддержала меня в трудную минуту, посмотрев со мной фильм Матвеева или Брессона, соседу дядь Васе, который пил со мной за здоровье Гайдая (ну, или Тарковского), ну и тэ дэ.

Но это ж скучно (думаю), а сама уже иду на свое лобное место.

И говорю:

– Товарищи! За всю длинную и непутевую жизнь такое у меня в первый раз! Раньше были только выговоры и увольнения, позорная доска, а выгонять отовсюду меня начали уже с детства – два раза выгоняли только из одного детского сада. Разве что судимостей пока не было…

Все хохочут, конечно, хлопают, но одна очень пожилая дама (по-моему, литературовед, случайно среди нас, киношников, затесалась) смотрела на меня с неподдельным ужасом.

Потом я случайно слышала их разговор с ее приятельницей-кинокритикессой.

Дама сказала:

– Какой ужас – как такой могли дать?

Та ответила, что, мол, я хорошо пишу.

Литературоведша поджала губы:

– Не верю.

– А ты почитай (сказала кинокритикесса).

– Еще чего! (ответила высокомерная дама).

А я сзади шла и говорю:

– Вы правы. На самом деле за меня пишет мой сосед алкаш по кличке Сирано. Он всем в доме что-нибудь пишет: жалобы там в ЖЭК, к примеру, письма в армию девушкам, старухам – в прокуратору, чтобы тараканов извели и крыс. Ну и мне пишет статьи. Про Брессона. Сама-то я его не смотрела и смотреть, между нами говоря, не собираюсь.

Литературоведша чуть в обморок не свалилась.

А дама-кинокритик, моя знакомая, из-за ее спины стала мне крутить пальцем у виска и рожи строить. Типа, че с нее взять-то? Че с ней спорить?

Действительно.

Всех не переспоришь.

Хоррор

На одном культурном мероприятии меня фотографировал какой-то мужчина.

Потом показал фото в камере.

Я сказала:

– Ой! Какой ужас!

Мужчина сказал:

– Правда? Я так плохо снимаю?

– Нет, снимаете вы хорошо, это я – ужас.

Мужчина заулыбался:

– Я уж было подумал, что я – ужас.

– Нет, я (сказала я с тайной надеждой, что он будет меня разуверять).

– Возраст (сказал он). Плюс лицо не фотогеничное.

– Плюс вес (сказала я).

– Ну да (сказал он). Но бывает еще страшнее.

– Ну да, в хоррорах. Или этот, как его, Милляр – в гриме Соловья Разбойника.

– Я ваш подписчик (сказал он вдруг).

– Но не в Инстаграме же (сказала я). Читать не так страшно, как видеть.

– Иногда и читать страшно.

– Бывает хуже (сказала я). Типо Эдгар По. Главное, чтоб без картинок. А то сегодня с картинками получилось.

Наконец он растерялся: троллинг таки удался.

Чтоб я ушла откуда-то без троллинга? Это как водка без пива – деньги на ветер.

Жертва режима

Помните, как Довлатова в офисе «Свободы» встретил Боголюбов?

Боголюбов крикнул:

– Вот еще один безымянный узник ГУЛАГа!

(На что Довлатов сказал, что он не безымянный и что его Сергеем зовут.)

Как-то на митинге один интеллигент, показывая на меня, выкрикнул:

– Уже и киргизов достали! Вот она, молчаливая жертва ксенофобии!

Приятельница сказала ему:

– Ну, насчет молчаливая – это вы хватили.

Но интеллигент не унимался:

– Невыносимые условия труда, унижения и полная безгласность!

– Я не работаю (сказала я).

Он отодвинулся от меня разочарованно, но при этом строго спросил, как на допросе:

– А почему, собственно, вы не работаете?

– Невыносимые условия труда, унижения и полная безгласность (сказала я).

– Все равно (сказал он) работать необходимо.

– А вы где служите? (спросила я его).

– Работаю дома (ответил он сухо). Пишу роман.

– И давно?

– Лет двадцать как (ответил он еще суше).

– Доводите до совершенства?

– Именно так (сказал он высокомерно). А вы по-русски читаете?

– С трудом (ответила я). Только лозунги.

Тут поток отнес меня в другую сторону.

О современном искусстве

Как-то из одного музея выперли уборщицу – за то, что она выбросила объект искусства, приняв его за пакет с мусором.