Кот, который читал справа налево (сборник)

Как раз в тот момент, когда Квиллер готов был сдаться, ему повезло. Коко впился когтями в начало книги, и страница открылась на доказательстве и документе. А в следующей выигрышной попытке выскочили путы и путь.

Квиллер почувствовал знаменательную вибрацию в усах.

Двадцать

Утром после визита миссис Хоукинс и выдающейся игры Коко со словарем Квиллер проснулся до звонка будильника и выпрыгнул из кровати. Части головоломки начинали складываться.

Тейт наверняка всегда таил злобу против «Прибоя» – со времени репортажа о суде по установлению отцовства. Семья, вероятно, пыталась скрыть этот суд, но «Прибой», естественно, настаивал, что публика имеет право знать. Не упустили ни одной из мучительных деталей. Возможно, «Зыбь» обошлась с Тейтами мягче; она ведь принадлежала Пенниманам, которые входили в клику Теплой Топи.

Тейт восемнадцать лет прожил со злобой, позволив ей перерасти в навязчивую идею. Несмотря на свою мирную внешность, он был человек сильных страстей. Вероятно, он ненавидел «Прибой» столь же горяч, сколь любил нефрит. Его язва была свидетельством внутреннего неблагополучия. А когда «Прибой» предложил дать фотографию его дома, он усмотрел в этом возможность отмщения; он мог инсценировать кражу, спрятать нефрит и обнаружить его после того, как газета взбесится от собственного промаха.

Но зашел ли бы Тейт так далеко ради скучного удовлетворения мщением? Ему был нужен мотив посильнее. Возможно, он был не столь богат, как ему полагалось по положению. Он потерял фабрику; потратился на нефритовую экспедицию, которая мало что принесла; на нем висел большой счет от дизайнера. Не решил ли он получить страховку? Не поспорил ли об этом с женой? Не поссорились ли они в ночь, когда он объявил о краже? Не оказалась ли ссора настолько сильна, что вызвала роковой сердечный приступ?

Квиллер поставил завтрак Коко на пол в кухне, влез в куртку и принялся наполнять карманы. Тут и там собирал он по квартире трубку, кисет с табаком, спички, футляр с визитными карточками, расческу, серебряную мелочь, чековую книжку и чистый носовой платок, но не мог найти зеленую нефритовую пуговицу, обычно бренчавшую среди мелочи у него в кармане – то полном, то отощавшем. Он помнил, что оставил ее на письменном столе.

– Коко, это ты спер мой талисман? – спросил Квиллер.

– ЙЯРРГЛ! – последовал ответ из кухни – вопль, исторгнутый глоткой, набитой телячьими почками, тушенными в сливках.

Квиллер еще раз открыл конверт с фотографиями, которые шел вручать Тейту. Разложил их по всему письменному столу: панорамы великолепных комнат, средних размеров снимки групп дорогой мебели и крупные планы нефрита. Тут были прекрасные кадры – как редкостного белого чайника, так и птицы, усевшейся на спину льва. Оказались тут и черный письменный стол – черное дерево с черным мрамором, которые были густо орнаментированы золоченой бронзой; и стол, поддерживаемый сфинксом; и обтянутые белым шелком стулья, неудобные на вид.

Коко потерся о лодыжки Квиллера.

– Что у тебя на уме? – спросил хозяин. – Я приготовил тебе завтрак. Поди-ка доешь его. Ты вряд ли притронулся к этой вкуснятине!

Кот выгнул спину, вопросительным знаком изогнул хвост и прошелся взад-вперед по репортерским ботинкам.

– Сегодня получишь подружку для игр, – сообщил ему Квиллер. – Маленькую раскосенькую леди-кису. Может, надо бы взять тебя с собой… Хочешь надеть шлейку и поехать на смотрины?

Коко с длинноногим изяществом погарцевал в шлейке, похожей на цифру восемь.

– Но сперва я должен проколоть еще одну дырочку в шлейке.

На кухне не оказалось инструмента для прокалывания дырочек в кожаных ремешках: ни шила, ни ледоруба, ни шестипенсовых гвоздей, ни даже старомодной открывалки для консервов. Квиллер ухитрился проделать означенную операцию острием пилки для ногтей.

– Вот! – заявил он, поискав глазами Коко. – Не дам я тебе снова выскользнуть!.. Ну, где же тебя черт носит?

Раздался влажный, неразборчивый, скребущий звук, и Квиллер резко обернулся. Коко был на письменном столе. Лизал фотографию.

– Брысь! – заорал Квиллер, и Коко, спрыгнув на пол, ускакал, словно кролик.

Репортер осмотрел снимки. Поврежден был только один.

– Мерзкий кот! – сказал он. – Ты разлохматил это прекрасное фото!

Это бидермайеровский шкаф лизнул Коко своим наждачным языком. Поверхность фотографии была еще влажной. С одного угла повреждение казалось едва заметным. Только когда свет определенным образом падал на фотографию, становилась видна тусклая, чуть взъерошенная полоска.

Квиллер разглядел ее поближе и подивился детальности банзеновского фото. Ясно выделялась текстура дерева, и, какое бы освещение ни использовал фотограф, оно придавало шкафу трехмерность.

Резные металлические медальоны изящно обрамляли крохотные замочные скважины. Красивая тень подчеркивала край выдвижного ящика, идущего через весь низ шкафа.