Кот, который ходил сквозь стены

Яркое и безоблачное небо обещало к полудню температуру в тридцать восемь — сорок градусов, и мои тетушки предпочли пообедать на кухне с кондиционером. Но дул легкий ветерок, и под деревьями было достаточно прохладно — приятный день, как раз для пикника. Я вспомнил о встрече с отцом Хендриком Шульцем на «Ферме старого Макдональда» всего неделю назад (и через одиннадцать лет, в будущем).

Вот только Хейзел рядом не было.

Меня это не слишком радовало, но я не подавал виду. Когда Круг разошелся на обед, тетя Тил сообщила:

— Хейзел ушла несколько минут назад вместе с Лейфом. Просила передать, что не вернется к обеду, но рассчитывает увидеться с тобой сегодня вечером… и непременно будет к ужину.

Чертовски лаконичное послание! Мне нужно было обсудить с Хейзел все, что я видел и слышал во время заседания Круга. Черт меня возьми, как я мог что-то решать, не переговорив со своей женой?

Женщины и кошки гуляют сами по себе, и мужчина ничего не может с этим поделать.

— Я продам вам меч в камне, — сказал профессор Руфо. — Дешево. Почти новый. Им лишь однажды воспользовался король Артур. В общем-то, меч ему не помог, и я не обещаю, что он поможет вам… но хочу на этом подзаработать.

— Руфо, — усмехнулся дядя, — ты готов продавать даже билеты на собственные похороны.

— Почему «готов»? Я делал это. И получил достаточно денег, чтобы купить очень нужную вещь. Как выяснилось, многим хотелось убедиться в моей смерти.

— Значит, ты их надул?

— Вовсе нет. В билетах не утверждалось, что я умер — они лишь давали право присутствовать на похоронах. То были прекрасные похороны, лучшие в моей жизни… особенно решающий момент, когда я сел в гробу и спел ораторию из «Смерти Джесси Джеймса», исполнив все партии. Никто не потребовал вернуть деньги, а некоторые ушли еще до того, как я взял самую высокую ноту. Неотесанные мужланы. Побывай на собственных похоронах, и вскоре узнаешь, кто твои настоящие друзья. — Руфо повернулся ко мне. — Так хотите тот меч в камне? Дешево, но только за наличные. В кредит не дам — вряд ли вы долго проживете. Скажем, шестьсот тысяч имперских долларов мелкими купюрами? Не крупнее десяти тысяч.

— Профессор, мне не нужен меч в камне — просто все это слишком напоминает глупости вроде «настоящего принца» из любовных романов доармстронговских времен. Ничего нельзя сделать открыто при помощи денег. Ничего нельзя сделать, применив достаточную силу, чтобы свести потери к нулю. Справиться можем только мы с женой, вооруженные одним скаутским ножичком. Убогий сюжет, даже для книжки с «историями из жизни». Это невозможно чисто логически.

— Пятьсот пятьдесят тысяч и налог с продаж за мой счет.

— Ричард, — ответил Джубал Харшоу, — здесь неупотребима логика как таковая. Тысячелетиями философы и святые пытались построить логичную схему вселенной… пока не появилась Хильда и не показала, что вселенная нелогична, непредсказуема, а ее структура зависит только от сновидений и кошмаров мечтателей, отвергающих логику. — Он пожал плечами, едва не расплескав свой «Туборг». — Если бы великие умы не обманывали сами себя в уверенности, что вселенная должна обладать связной и логичной структурой, которая откроется после тщательного анализа и синтеза, они осознали бы, что во вселенной — мультиверсуме — нет ни логики, ни справедливости. Разве что мы или нам подобные наделим этими качествами мир, полный хаоса и жестокости.

— Пятьсот тысяч. И это мое последнее предложение.

— Тогда зачем нам с Хейзел рисковать собственной шкурой? — спросил я. — Пиксель! Оставь в покое насекомое!

— Бабочки — не насекомые, — серьезно проговорил капитан Джон Стерлинг. — Это самодвижущиеся цветы. Госпожа Хейзел объяснила мне это много лет назад. — Он нагнулся и осторожно поднял Пикселя. — Как вы его поите?

Я показал ему, смочив палец в воде. Стерлинг усовершенствовал мой метод, протянув котенку ладонь с маленькой лужицей. Котенок лизнул ее и принялся лакать по-кошачьи, зачерпывая воду свернутым язычком.

Присутствие Стерлинга беспокоило меня. Я знал, откуда он взялся, или думал, что знал, и с трудом верил в его существование, даже разговаривая с ним. Но невозможно не верить в человека, когда видишь его и слышишь, как он хрустит сельдереем и картофельными чипсами.

И все же он выглядел каким-то… двумерным. Он не улыбался и не смеялся. Он был неизменно вежлив и смертельно серьезен. Я пытался поблагодарить его за то, что он спас мне жизнь, застрелив… как его там?… но Стерлинг не дал мне договорить, сказав: «Это мой долг. Он был расходный материал, а вы — нет».

— Четыреста тысяч. Полковник, остались еще фаршированные яйца?

Я передал Руфо тарелку с яйцами.

— Хотите знать, что вам нужно сделать с вашим мечом в камне? Сперва выдернуть, а потом…

— Давайте без неуместных замечаний. Триста пятьдесят тысяч.

— Профессор, я его и даром не возьму. Я просто высказывал свои соображения.

— А все-таки возьмите. Он может пригодиться для эффектной увертюры, когда об этом снимут голосериал.

— Никакой публичности. Это одно из поставленных мне условий. Если я соглашусь.