Кот, который проходил сквозь стены

По зимнему небу крался угрожающий желто-серый рассвет; природа изобретала новые способы ведения войны. Открывая для котов банку фарша из моллюсков, Квиллер планировал свой день. Во-первых, он хотел узнать, как Бен Николас складывает купюры. Во-вторых, весьма любопытно, как красное перышко перекочевало с твидовой шляпы на шелковый цилиндр. Квиллер спросил об этом Коко, но тот только сощурил один глаз. Что касается снежной лавины, то он уже обсудил это с Мэри, и у нее нашлось правдоподобное объяснение: в мансарде над магазином Бена расположены меблирашки, и там, естественно, включено отопление, вот почему снег сошел раньше, чем везде.

Вчера он чуть было не пообещал Мэри прекратить свое неофициальное расследование. Просто не успел – отвлек кошачий концерт. Потом, успокоившись, он сказал: «Доверься мне. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль». И она опять оживилась. В общем, все было прекрасно. Мэри даже приняла его приглашение на вечеринку, но сказала, что пойдет в пресс-клуб как мисс Даксбери – а не Мэри Дакворт, антиквар, – потому что журналисты узнают ее.

Однако перед Квиллером по-прежнему стояла дилемма. Оставить расследование – значит уклониться от выполнения того, что он считал своим долгом, продолжить – значит причинить вред Хламтауну, а этот нелюбимый пасынок городского совета нуждался в защитнике, а не противнике.

Ко времени открытия магазинов и выходу Квиллера из дому природа изобрела-таки еще одну военную хитрость: сырость, сырость, пробиравшую до костей. Она плюхнулась на Хламтаун, словно заплесневевшая тряпка для мытья посуды.

Сначала журналист решил посетить лавку Бена, но магазин был закрыт.

Тогда Квиллер направился в «Антик-технику», и не зря: за все время пребывания журналиста в Хламтауне тот впервые оказался открыт. Когда посетитель вошел, из склада, расположенного в задней части дома, широко шагая, появился Холлис Прантц, одетый довольно мрачно, с малярной кистью в руках.

– Покрываю лаком выставочные шкафы, – объяснил он. – Готовлюсь к завтрашнему дню.

– Я не хочу отрывать вас от работы, – сказал Квиллер, с удивлением рассматривая магазин.

Он увидел кинескопы от телевизоров пятнадцатилетней давности, старые платы ручной пайки, доисторические радиодетали и старомодные генераторы автомобилей тридцатых годов.

– Скажите, – произнес Квиллер. – Вы этим зарабатываете на жизнь?

– Никто не зарабатывает на жизнь только антиквариатом. Всем необходим еще какой-нибудь источник доходов.

– Или питайся акридами, – пошутил журналист.

– По счастью, у меня есть кой-какая недвижимость, я сдаю ее и работаю вполсилы. В прошлом году у меня были проблемы с сердцем, я стараюсь не перенапрягаться.

– Вы молоды для проблем с сердцем.

Квиллер решил, что продавцу не больше сорока пяти.

– Лучше все-таки поберечься. Я думаю, у Кобба прихватило сердечко, когда он обчищал тот дом. И – конец. Для человека его возраста это слишком тяжелая работа.

– А чем вы занимались прежде?

– Малярным делом, оклейкой стен. – Прантц сказал это почти извиняющимся тоном. – Не очень-то интересное дело. Зато мой магазин мне здорово по душе.

– И кто подбросил вам идею насчет допотопной механики?

– Подождите, я положу кисть. – Через мгновение Прантц вернулся со старым конторским стулом с прямой спинкой: – Вот. Садитесь.

Квиллер сел и стал рассматривать развороченные внутренности допотопной пишущей машинки.

– Вам придется потрудиться, чтобы убедить меня, будто этот хлам кому-то нужен, – сказал он.

Холлис улыбнулся:

– Что ж, я постараюсь. Нынче люди собирают что угодно – хороших вещей мало. Из источенных червями столбов делают подставки для ламп. Вставляют в рамки плакаты двадцатилетней давности. Так почему бы не сохранить остатки ранней автомобильной и радиотехнической промышленности? – Прантц заговорил конфиденциальным тоном: – Я работаю над одной теорией, в основе которой лежит феномен нашего времени, – теорией ускорения устаревания. Тут суть вот в чем. Чем скорее предмет выходит из употребления, тем быстрее он возвращается как предмет коллекционирования. Раньше на этот процесс требовалось лет сто. Теперь – тридцать. Я намереваюсь ускорить его, довести до двадцати или даже пятнадцати… Только не записывайте, – поспешно добавил Холлис. – Это все еще на стадии обдумывания. Не продавайте идею раньше времени.

Квиллер вышел от Прантца и съежился от холода. Он разменял у антиквара пять долларов – банкнотами, сложенными поперек, – но что-то в Холлисе все-таки было фальшивым.

– Мистер Квиллер! Мистер Квиллер! – Кто-то догонял его.

Журналист обернулся, и тут же в его объятиях оказались коричневый вельвет, мех опоссума, тетрадки и развевающиеся светлые волосы.

Ив, младшая из трех сестричек, совсем запыхалась.

– Только что с автобуса, – выдохнула она. – А вы к нам?

– Нет, к миссис Макгаффи.

– Не ходите туда! «Миссис Макгаффи чертовски напыщенная!» – так говорит Клатра.

– Дела есть дела, Ив. А ты уже подготовилась к Рождеству?

– Еще как! Мне на праздник подарят мольберт! Настоящий мольберт!