Кот, который сигналил

– Один раз, – признался Райкер. – Если помнишь, Рози увлекалась антиквариатом, ну и я, как псих, собирал всякие древности. Удивительно, как быстро у меня пропал к этому интерес лишь только жена, дом и коты сошли на нет – бенц, и всё!..

Квиллер мрачно кивнул, вспоминая собственное горькое прошлое, когда он сам чуть не «бенц – и всё». Его приятель был сегодня не прочь поболтать.

– Милдред сначала тоже хотела, чтобы я начал собирать что-нибудь, говорила, так будет проще делать мне подарки на Рождество. Но я ей ответил, что в таком случае мне вообще не нужно никаких подарков. И теперь у меня каждый день – Рождество… Квилл, почему вы с Полли…

– Не-на-чи-най сначала, Арчибальд, – прервал его Квиллер.

– Ладно, ладно. По крайней мере, когда Полли построит дом, вы с ней будете рядом – только свистни. Кстати, как продвигается постройка?

– Она наняла сына Флойда Тривильена. Он учился в Помойке. Его отец говорит, что он знает своё дело.

– А ты ожидал другого от отца? – язвительно заметил Райкер. – Лично я дважды подумал бы, прежде чем нанял кого-либо из Содаст-сити даже для починки текущего крана!

– Ну… ты же знаешь Полли… Когда она что-нибудь решит!..

Примерно двумя неделями позже, в воскресенье днём, Квиллер и Полли отправились в Содаст-сити, где на железнодорожном вокзале встретились с Арчи и Милдред Райкер. Нарядные богачи съезжались со всех концов округа, и изумлённые горожане наблюдали, как молодые люди в красных спортивных костюмах отгоняли и парковали машины приезжих. Первый раз в истории Помойки машины парковала обслуга. Приезжие дамы сочли, что достаточно тепло, и надели легкие летние платья, а мужчины решили, что достаточно прохладно, и напялили легкие спортивные куртки. За исключением Вэннела Мак-Вэннела из Пикакса, который изнемогал от жары в плиссированной юбке из чистой шерсти и прочих шотландских регалиях.

Всем на удивление, наследница из Чикаго явилась с официантом «Старой мельницы», на что Райкер сказал:

– Дерек, очевидно, стал получать хорошие чаевые.

– На прошлой неделе я видел, как он покупал ей хот-дог у Луизы, – отозвался Квиллер. – Вероятно, теперь её очередь угощать.

Сегодня, как и всегда, Лиз оделась вполне театрально: единственная женщина в шляпе, в соломенной шляпе с высокой тульей, обвитой несколькими ярдами вуали и украшенной розой величиной с кочан, – явно эдуардовский стиль. К тому же, по стандартам Мускаунти, Лиз была неправдоподобно миниатюрной. Полли, носившей пятьдесят второй, показалось, что у этой Лиз – сорок четвёртый или даже сорок второй.

Другой особой, привлекшей внимание, была молодая женщина в брючном костюме. Обычай Мускаунти гласил: «По воскресеньям – юбка», но из-за этой красотки в хорошо сшитом брючном костюме все женщины в юбках выглядели старомодными. Дамочка пришла с Флойдом Тривильеном, который был тщательно выбрит и чисто одет. Кто она ему – жена? дочь? С толпой эта пара не смешивалась.

Газетные фоторепортеры и телевизионщики с видеокамерами добавляли ажиотажа в церемонию открытия, а духовой оркестр вовсю трубил мелодии вроде «Чаттануга чу-чу» и «Знойный вечер в старом городке». Райкер узнал парня, игравшего на тромбоне, – он работал в отделе транспорта «Всякой всячины».

– Надеюсь, они не поедут в одном вагоне с нами, – сказала Полли.

Пассажирам, ждавшим на платформе, раздавали памятные программки.

– Представляете, для этого исторического пробега разыскали пенсионеров-железнодорожников: машинисту – восемьдесят два, тормознику – семьдесят шесть, кочегару – шестьдесят девять! – сообщила Милдред. – Все они ветераны ССЛ.

– Интересно, смогу ли я грести уголь, когда мне будет шестьдесят девять? – задумчиво произнёс Райкер.

– Во всяком случае, прошлой зимой ты не смог сбросить даже снег с крыши, Дорогой, – нежно упрекнула его жена.

– Как вы полагаете, кто-нибудь побеспокоился проверить у машиниста зрение и кровяное давление? А кочегару давно делали ЭКГ? И будет ли в поезде врач?

– А боров где? – спросил Квиллер, щеголяя знанием железнодорожного сленга.

Действительно, никаких признаков паровоза не было видно, если не считать клубов дыма, поднимавшихся откуда-то из-за пакгауза. Но вот музыка внезапно оборвалась, а через мгновение оркестр грянул туш. Болтовня на платформе стихла, и из-за поворота, пыхтя и свистя, появилась «девятка». Раздались приветственные аплодисменты, и оркестр сыграл туш.

Подкатившая к платформе старая «девятка» представляла собой великолепный образчик машиностроения: гигантский головной прожектор, сверкающий на солнце чёрный корпус и латунная арматура, шатуны, задававшие такт огромным колёсам, – всё являло собой чудеса механической магии, даже скотосбрасыватель поражал. Пожилой машинист с седыми космами, выбивавшимися из-под хлопчатобумажной фуражки, высунулся из кабины и замахал ожидавшим на платформе пассажирам. Старик буквально светился от гордости.

Милдред, с её глазом художника, назвала паровоз «шедевром чувственной красоты и грубой силы».

– Недаром его называли Великим Стальным Конём!

Когда же из-за поворота показались свежевыкрашенные пассажирские вагоны, её муж заметил: