Кот на дереве

— Сила всемирного давления! Ясно? Так провозглашает профессор Мельничук.

— А по мне так все равно, — примирительно улыбнулась жена. — Как ни назвать, чашка все равно разбивается. А что Мельничук требует за это?

— Почти ничего. Разве что заменить в учебниках имя Ньютона на свое собственное.

— Ты завидуешь, милый?

Николай Владимирович поперхнулся:

— Не сбивай меня с пути. Если ученый совет выступит в защиту этого ниспровергателя классиков, я дам ему пощечину. Мельничук, Хозин, Довгайло… Тебе ли не знать, какие они демагоги.

— Хорошо, хорошо, вот твой галстук, — мягко сказала жена. — Прогуляйся. По липовой аллее до института дальше, но время у тебя есть. И не сворачивай на бульвар, где тополя, не то нос покраснеет. Не будешь же всем объяснять, что это аллергия.

Николай Владимирович и сам решил прогуляться. Неплохо бы, подумал он, заглянуть к Мишину. Усатый и рослый, с калькулятором, болтающимся на груди, Мишин поведет его к своему аппарату. «Еще денек, — скажет он, любовно поглаживая рыжую панель, — и мы услышим голос неба». Это был его пунктик: услышать, что там в небе.

За липовой аллеей тянулись дома. Верхние этажи казались непрорисованными, как и облака, катящиеся над головой. Эта недовершенность всегда волновала Николая Владимировича. Он глянул вправо: вчера с балкона ему помахала рукой симпатичная девочка. Но сегодня там прыгал нахальный мальчик, он показал Николаю Владимировичу язык. На углу, где вчера возился с мопедом знакомый механик с Опытного завода, стояла лошадь под седлом. Кто ее сюда привел?

Николай Владимирович наслаждался утренней тишиной. Он любил свой научный городок — искусственный городок, построенный при искусственном море. Если бы только не внезапные изменения — то вдруг исчезал памятник, а на его месте появлялся пруд, то вместо молоденькой лаборантки оказывалась за микроскопом прокуренная мегера…

Но — изменения!

«Или я схожу с ума, — жаловался он Мишину, — или с нашим миром что-то творится».

«Выбирай второе, — советовал Мишин, скаля мощные зубы. Он любил Николая Владимировича. — Если Мельничук и его компания не выкинут меня из института, кое-что в картине мира я проясню».

Мишин собирался прослушивать непрорисованные участки неба, те участки, на которых нет ни одной звезды. «Там могут быть прорывы в параллельные миры, — утверждал он. — Может быть, мы лишь один из этих виртуальных миров. Ты вот считаешь, что Мельничук плохой, а на самом деле плох мир, поскольку мы не можем оказывать на него влияния».

Слова Мишина не приносили Николаю Владимировичу успокоения. В каком-то смысле они нравились ему еще меньше, чем наглость Мельничука…

…Варить кофе жена не стала.

— Вари сам, рохля! — Она уже была одета и не могла присесть. Это ее бесило. — Я трублю в отделе кадров десятый год, но я уже начальник отдела, а ты лишь так… кандидатишка. Ну почему тебе не поддержать профессора Мельничука? Ты же прочел его книгу, ее все прочли, даже я прочла. «Явления, отрицающие земное тяготение». Такой человек пойдет далеко, он дерзает, не зря его поддерживают Довгайло и Хозин. Зачем тебе идти против них?

— А зачем мне идти с ними?

— Ну да! — саркастически усмехнулась жена. — Ты желаешь шагать в ногу с Ньютоном. А кто тебе этот Ньютон? Он был англичанин и пэр, а Мельничук наш!

Николай Владимирович очень не хотел, чтобы в пэры выбился Мельничук. Тогда сразу откроется, кто кого поддерживал в изнуряющей борьбе, а кто выказывал непростительную принципиальность.

Он шел по знакомой улице. Пух тополей витал в воздухе, только это и нарушало гармонию мира. Не хватало еще явиться на ученый совет с красным носом. И Мельничук, и Хозин, и Довгайло — все они знают, что он аллергик, но если цветом его носа заинтересуется комиссия, еще не известно, что они скажут.

Слева тянулись деревянные домики. Бабка растягивала меж столбов бельевую веревку. Мальчишка с крыши сарая показал Николаю Владимировичу язык. Нет, затосковал Николай Владимирович, я бы предпочел, чтобы на балконе смеялась девочка. Забегу к Мишину, решил он. Мишин заносит его наблюдения в особую тетрадь. «Вчера, говоришь, шел мимо девятиэтажки, а на балконе смеялась девочка? Хорошо… А позавчера? Тоже дом, только кирпичный, в три этажа и со старухой в окне? Хорошо… А сегодня, говоришь, деревянные домики? И это хорошо! Только ты не пугайся, все живут, и никто не пугается. Ты не сходишь с ума, ты просто подтверждаешь мою теорию. Когда заработает наш аппарат, — он щедро приглашал друга в соавторы, — мир раскроет нам свое нутро. А на Мельничука плюнь. Он или Ньютон, какая разница?»

«То есть как, какая разница?» — по-настоящему пугался Николай Владимирович…

…Жена сварила кофе.