Кот привратника

– Мог бы и мистер Джексон с ними поговорить, – предложила Делла.

Перри Мейсон добродушно усмехнулся:

– Нет уж, Джексон не привык, чтобы ему брызгали в лицо. Я-то с Шастером встречался. Пусть они войдут.

Он снял телефонную трубку и сказал секретарше в приемной:

– Попросите ко мне мистера Шастера.

Делла Стрит воззвала в последний раз:

– Пожалуйста, шеф, пусть дело возьмет Джексон. Ты ввяжешься в неприятности. Стоит ли тратить время на борьбу вокруг кота?

– Кошки и трупы, – сказал Мейсон. – Не одно, так другое. Я так давно занимаюсь трупами, что живая кошка может оказаться восхитительным разнообразием по сравнению…

Дверь открылась. Блондинка с большими голубыми глазами невыразительным голосом объявила:

– Мистер Шастер, мистер Лекстер, мистер Оуфли.

В комнату стремительно вошли трое мужчин. Во главе был Шастер – подвижный и миниатюрный, он суетился, точно воробей, выглядывающий сквозь осенние листья.

– Доброе утро, господин адвокат. Тепло сегодня, верно?

Он суетливо прошелся по комнате, протягивая руку для пожатия. Нижняя губа его отвисла, открывая рот, полный зубов; между зубами виднелись щели. Мейсон, возвышаясь над низеньким человечком, точно башня, подал ему руку и спросил:

– Давайте уточним. Который мистер Лекстер, а который мистер Оуфли?

– Да-да, конечно, конечно. Вот Сэм Лекстер – он душеприказчик… э-э, внук Питера Лекстера.

Высокий смуглый человек, черноглазый, с тщательно завитыми волосами, улыбнулся с той степенью любезности, которая говорила скорее об уравновешенности, чем об искренности. В руке он держал большую шляпу кремового цвета.

– А вот Фрэнк Оуфли. Фрэнк Оуфли – второй внук.

Оуфли был желтоволосым и толстогубым. Казалось, его лицо не способно изменять выражение. Его водянисто-голубые глаза напоминали сырых устриц. Шляпы у него не было. Он ничего не сказал.

– Моя секретарша, мисс Стрит, – представил Деллу Перри Мейсон. – Если не возражаете, она будет присутствовать и запишет то, что я найду нужным.

Шастер хохотнул, брызнув слюной:

– А если будут возражения, я полагаю, она все равно останется? Ха-ха-ха. Знаю вас, Мейсон. Помните, вы имеете дело с человеком, который вас знает. Вы – забияка. С вами приходится считаться. Для моих клиентов это дело принципиальное. Не могут они уступить слуге. Но придется повоевать. Я их предупреждал, что вы забияка. Они не могут сказать, что я не предупреждал!

– Садитесь, – сказал Мейсон.

Шастер кивнул своим клиентам, указывая на стулья. Сам он опустился в большое потертое кожаное кресло и почти утонул в нем. Он скрестил ноги, ослабил галстук, поправил манжеты и повторил:

– Для нас это дело принципа. Мы будем бороться до последнего. Дело ведь серьезное.

– Что – серьезное дело? – спросил Мейсон.

– Ваше заявление, будто это условие завещания.

– А что же – дело принципа? – поинтересовался Мейсон.

– Кот, конечно, – удивился Шастер. – Не нужен он нам. Более того – нам совершенно не нужно, чтобы какой-то привратник нами распоряжался. Не в свои дела он суется. Вы же понимаете, что, если прислуга не выполняет своих прямых обязанностей, недолго ее и уволить.

– А не приходило ли вам в голову, – Мейсон перевел взгляд с Шастера на внуков, – что вы делаете из мухи слона? Почему вы не позволяете бедняге Эштону держать кота? Кот не вечен, да и Эштон тоже. Ни к чему тратить кучу денег на адвокатов ради такого пустяка.

– Не спешите, Мейсон, не спешите, – перебил Шастер, скользя по гладкой коже сиденья, пока не оказался на краешке кресла. – Драка будет серьезная, драка будет тяжкая. Я своих клиентов предупредил. Вы человек предусмотрительный. Вы человек хитрый. Я бы даже сказал – изворотливый. Надеюсь, вы ничего не имеете против такого выражения, многие из нас приняли бы его как комплимент, я сам принял бы. Мои клиенты много раз говорили: «Ну и изворотлив этот Шастер!» Разве я обижаюсь? Нет. Я принимаю это как комплимент.

Делла Стрит удивленно посмотрела на Мейсона – его лицо внезапно стало твердым как гранит. Шастер поспешно продолжил:

– Я предупреждал клиентов, что Уинифред попытается оспорить завещание. Я знал, что она воспользуется любыми средствами, но не могла же она объявить деда сумасшедшим, и вопрос о незаконном вмешательстве стоять не мог. Должна же она была сделать хоть что-то, что в ее силах, вот она и подсунула Эштона с его котом.

– Слушайте, мистер Шастер, – в голосе Мейсона звучал гнев, – прекратите нести вздор! Все, что я хочу – это чтобы привратнику оставили его кота. Ни к чему вашим клиентам тратить деньги на тяжбы. Если мы начнем процесс, он может обойтись дороже, чем испачканные котом комплекты постельного белья за десять лет.

Шастер энергично тряхнул головой:

– Вот о том-то я им и говорил, господин адвокат. Худой мир лучше доброй ссоры. Хотите мириться – пожалуйста.

– На каких условиях? – спросил Мейсон.

Шастер ответил с быстротой, выдающей предварительную подготовку:

– Уинифред подписывает согласие не оспаривать завещание. Эштон подписывает бумагу о том, что признает подлинность завещания, что оно было составлено человеком в здравом уме и твердой памяти. Тогда пусть Эштон держит кошку.