Кот в малиновом тумане (ЛП)

— Не подставляй другую щеку, чувак. Когда я попробовал, мне надавали по обеим. Они все так делают. Используют религию, как дубинку. Или клюку. Младенец Иисус грядет, и по одному окошечку в календаре открывается каждый день в Адвент до самого Рождества,[11] и бесконечные истории про непорочное зачатие и святое рождение, и все эти волхвы, и пастухи, и волы их, и даже долбаные ослы их… Кто был младенец, рожденный на глухой окраине, в загоне для скотины?! Я сам — младенец Иисус, и мне не нашлось места ни на одном постоялом дворе.

В прежние времена Мэтт бы остолбенел от этого богохульства. Но сейчас он вынужден был признать, что в словах Бернса есть своя правда.

— Эх, вы, лоялисты, с вашим резиновым святым терпением, — пробормотал тот, как будто внезапно успокоившись.

— Не надо меня недооценивать, — сказал Мэтт. — Я продукт католической школы. Я был… связан с церковью всю мою жизнь.

— Вот то-то же. Только я никогда им не подходил: я был ходячий символ греха, незаконнорожденный ублюдок. Лицемерие — вот что такое эта ваша церковь. Глянь на всех этих извращенцев-падре, которые проводят мессу и трахают алтарных служек в одно и то же воскресное утро!

— Это и есть отдельные извращенцы. Не все такие. Вы, я думаю, можете вспомнить множество хороших священников и достойных монахинь из ваших школьных времен.

Бернс фыркнул:

— Можно, я сблюю? Школьные времена!.. Слушай, мальчик-колокольчик, тебя вообще что-нибудь способно разозлить?

Мэтт ответил без промедления:

— Я вам не советую это проверять.

Бернс глянул ему в глаза и, наконец, заткнулся.

Но Питер Бернс таки достал Мэтта. Этот разговор был похож на долгую, тягучую ночь души, беседующей со своей собственной темной стороной.

Когда-то, будучи юным и неиспорченным, Мэтт до одури боялся церковной страшилки: постоянного присутствия дьявола, подбивающего людей на дурные поступки. Питер Бернс воскресил эти детские страхи, он был именно таким, каким Мэтт старался не быть: злобным, мстительным, ничего не прощающим, источающим гной убийственной ненависти, грозя заразить им каждого, кто попадется ему на пути.

Через полчаса после отбытия этой тюремной повинности Мэтт уже был в своем любимом месте отдыха и восстановления — хотя бы для медитации, если уж не для молитвы. Молиться он давно, похоже, разучился, но это место, по крайней мере, приводило мысли в порядок.

Вокруг него сквозь заросли кактусов вились дорожки, засыпанные песком пустыни. Песок был слегка волнистым, создавая иллюзию крохотных холмов и долин. Несмотря на то, что группы туристов зачастую исследовали здешний ландшафт одновременно с Мэттом, иногда ему удавалось побыть тут одному. А иногда их присутствие и болтовня, назойливые, как беличье мельтешение, мешали ему сосредоточиться, привнося в его уединение напоминание о существовании всего остального мира.

Мэтт, конечно, не собирался есть кузнечиков[12], но все же чувствовал себя здесь вдали от мирской суеты больше, чем где-либо еще в Лас-Вегасе. Вдобавок, как и все, кто приходил в этот уединенный сад терний, он получал допуск в него бесплатно.

«Шоколадная фабрика Этель М» была расположена по адресу: Кактус Гарден-драйв, № 2, к югу от гостиницы «Тропикана». Ее двери были открыты для туристов, позволяя им осмотреть свои чистенькие угодья и расслабиться после дорогостоящих развлечений на Стрипе[13]. Хозяева фабрики знали толк в бизнесе, делающем жизнь сладкой: если вы хотели купить кусочек сладкой жизни, завернутый в подарочную бумагу и перевязанный ленточкой, они всегда рады были угодить, и даже предлагали задарма попробовать. Ботанический сад позади здания служил дополнительной приманкой для покупателей: нетронутый кусок дикой природы, приглашающий поглазеть и слиться с нею, так сказать, в экстазе.

Туры по саду были обозначены как «самостоятельные». Это означало, что вы можете там заблудиться, и никто не заметит.

Мэтт блуждал по знакомым тропам, в который раз удивляясь поразительной способности к упрямому выживанию, заложенной в природе. Большинство цветов кактуса живут один-единственный день, и все же сотни их появляются снова и снова. Кактусы — это верблюды в мире растений, они могут сохранять воду в адскую летнюю жару. Они выживают и зимой, во время ночных перепадов температуры. Их колючки, их серо-зеленый окрас и зачастую уродливые формы созданы для камуфляжа, а не для того, чтобы ласкать взор, и все же кактусы способны расцветать великолепными цветами-однодневками. Увенчанные собственными терниями, они готовы поразить любого, кто попробует проникнуть в их заросли, длинными острыми иглами.

Сегодня все они напоминали Мэтту Питера Бернса. Кактусы были уродливы и щетинились колючками, но именно поэтому они были великолепно приспособлены к жестоким условиям своего существования. Точно так же, как Питер Бернс.

Мэтт мог себе представить, что, выслушав обличительную речь, подобную той, которую Бернс произнес перед ним, любой священник в старые времена решил бы подвергнуть богохульника экзорцизму.[14] Впрочем, в наше время они все чаще сами нуждаются в экзорцисте.