Кот в малиновом тумане

— Я работаю на телефоне доверия. Горячая линия.

— Вот тебе и монахиня. Напоролась на звонки с непристойностями и кинулась звонить в службу доверия жаловаться!

Мэтт не стал вдаваться в подробности и объяснять, что все было совсем не так.

— Вам эти звонки доставляли радость? — спросил он.

— Мне? Я забыл, что такое радость года эдак в четыре, церковь свидетельница.

— А как насчет кошек? Вам нравилось их мучить?

— Честно говоря, да, — Бернс откинулся на спинку стула. Его ноги со стуком уперлись в перегородку, и Мэтт чуть не подпрыгнул: единственные барьеры, на которые он мог полагаться в этом конкретном случае, были психологическими.

Бернс наблюдал за ним с широкой улыбкой — он откровенно издевался.

— Сказать по правде, я наслаждался всем, что я делал — с кошками, с монашками, со старой ведьмой в ее кошкином доме. Это было как разрешение на празднование Хэллоуина, прикинь? Очень раскрепощает.

— Я бы не сказал, — Мэтт выразительно окинул взглядом окружающий ландшафт.

Бернс пожал плечами:

— Пф!.. Как тебя зовут, кстати?

— Мэтт Девайн.

— Вау! — застывшая улыбка Бернса раскололась еще шире — он так и покатился от визгливого смеха. — Самое оно! Девайн! Типа, «преданный долгу»! Да еще и Матфей, в честь одного из четырех новозаветных гуру. Могу поспорить, что ты был прирожденным любимчиком всех учителей в какой-нибудь школе Святой Малярии Аллилуйской! Старая сестра Мария Малярия позвала — и ты побежал, как хороший мальчик, полоскать тряпку от мела и искать безобразника, который хулиганит по телефону. И что ты сделаешь? Вытряхнешь тряпку с мелом мне в лицо? Ой, боюсь, боюсь!.. Не затрудняйся — я горжусь тем, что я совершил. И ни один святоша не заставит меня в этом раскаяться. Так чего тебе тут надо, мистер Матфей Ди-и-ивайн?[9]

Мэтт не собирался вдаваться в дебаты по поводу своего имени.

— Меня не интересуют ни ваши звонки, ни ваши отношения с кошками.

Бернс снова изменил положение на стуле; он был непоседлив, как двенадцатилетний мальчишка:

— Ага. Кое-что покруче. Убийство. Что именно ты хочешь узнать о нем?

— А вы бы стали со мной откровенничать?

— Конечно. Мы же не в суде. Да, к тому же, я все равно долбанутый, ты что, не знал? Как законопослушный гражданин и верный прихожанин, опора церкви и правосудия, находясь в своем уме, мог убить милую старушку, которой он, к тому же, приходится внучатым племянником? Ничего из того, что я скажу, не может быть обращено против меня, потому что я через две секунды скажу что-нибудь другое, понял?

— Я пришел сюда не из-за мисс Тайлер.

Бернс разочарованно выпятил губы:

— А из-за чего тогда?

— Вы не только звонили в монастырь.

— Ах, да!.. Мое маленькое анонимное письмишко настоятелю! — Бернс подался к стеклу: — Тебя прислал отец Ра-а-фаэ-эль Фернандес? Могу поспорить, что он до сих пор потеет со страху. Обделался, небось, добрый пастырь, когда получил мое письмо?

— Меня сюда никто не присылал.

— Деловой ты, как я погляжу, Матфей. Тогда это вообще не твое собачье дело!

— Мое. И всех нас. Я тоже воспитывался как католик.

— Ах, бедненький! Могу поспорить, что ты был служкой в алтаре, так?

Кивок Мэтта выглядел напряженным даже для него самого.

— Да ладно, не парься, Матфей. Кто-то же должен получать дополнительные звездочки в аттестат зрелости и иметь над головой этот самый золотой ободочек.

Мэтт стиснул зубы. Он терпеть не мог свое имя даже в нормальном его виде. Архаичная же версия всегда заставляла его чувствовать себя как будто обвитым дохлой змеей. Похоже, Бернс не был таким уж чокнутым, вызвавшись защищать самого себя перед лицом правосудия: в зале суда он явно будет великолепен.

— Вы сами сотворили себе кумира, чтобы восстать против него, — Мэтт, наконец, пустил в ход собственное оружие: психотерапевтическую беседу. — Некоторые люди демонизируют свое прошлое и все, что их в нем окружало, а вы, наоборот, возвеличили его. Но я не тот образец совершенства, который вы сейчас придумываете, чтобы иметь возможность развенчать.

— Но ты зачем-то приперся сюда, так? Творишь доброе дело для кого-то? Тебя же это не касается, Девайн. С чего бы тебе утруждаться?

Мэтт решил попробовать откровенность:

— Послушайте. Я был воспитан в католичестве. Так же, как и у вас, у меня не было ни идеальных родителей, ни счастливой жизни. Так что у меня в прошлом тоже имелись свои проблемы. Я просто хочу знать правду. Про те ваши обвинения.

Бернс пристально изучал его лицо:

— Ты всю мою жалостную историю уже слышал. В офисе у мадам лейтенанта.

— Могу посочувствовать, — сказал Мэтт. — Вам с самого начала не повезло: внебрачный ребенок, переданный приемной семье, которая никогда не забывала напомнить ему о его «недостойном» происхождении. Я не говорю, что это правильно, но мы оба продукты не слишком просвещенного времени.

— Ты только себя послушай! «Продукты»! «Не слишком просвещенного»! Интеллект так и прет, мистер Телефонный Гуру. Ты уклонился от пули, которую я поймал зубами и выплюнул обратно — в морду миру. Могу поспорить, ты мне завидуешь!

Мэтт еле удержался от того, чтобы отшатнуться вместе со стулом, как от плевка в лицо.