Котенок. Книга 2

Воскресный мини-концерт ВИА «Солнечные котята» устроил в танцевальном зале. Там собрались пять солидных на вид женщин (я узнал только директора ДК: маму Изабеллы Корж). Они уселись на заранее принесённые в зал кресла, тихо переговаривались, дожидались, когда наряженные в строгие тёмно-серые костюмы Веник и Бурый подготовят к работе музыкальные инструменты. Я стал чуть в стороне от женщин — изображал «молодёжную массовку», дожидался начала концерта, прокручивал в голове запланированные на следующую главу диалоги персонажей. В зал явились Рокот и Чага (в таких же костюмах, в каких суетились на сцене их коллеги). Рокотов сейчас не походил на музыканта — выглядел адвокатом или мелким чиновником. Парни взобрались на подмостки, подключили гитары. Эмоционально посовещались в центре сцены.

Я наблюдал за музыкантами — едва не пропустил момент, когда вошли Алина и Белла. Корж явилась в своём обычном наряде: в джинсах и тонкой блузе. На неё я взглянул мельком. И тут же переключил внимание на Волкову. Так поступил не только я. Музыканты прервали совещание, уставились на поднимавшихся по ступеням девиц. Женщины на зрительских местах тоже притихли: пристально рассматривали Алинин наряд. «Мамино концертное платье», — вспомнил я пояснение Волковой. Отметил: «Длинное: в пол; по фигуре». И тут же подумал: «Под цвет глаз». Сообразил, что не знаю, каким цветом были глаза Алининой мамы. Но пурпурный цвет платья идеально подходил Волковой. Именно такими были её глаза сегодня: не голубыми, не лиловыми — пурпурными, как и сейчас. Заметил, что любуюсь не платьем, а очертаниями Алининого тела. Вздохнул, ухмыльнулся, поправил очки.

Певица выслушала наставления лидера ансамбля, кивнула. Её распущенные по плечам волосы будто заискрились. Алина прошла к стойке с микрофоном, улыбнулась и поприветствовала собравшихся в зале гостей (проверила работу оборудования: обошлась без «раз, раз»). Объявила: «Сейчас мы исполним музыкальную композицию „Комсомольское лето“. Её мы представим жюри в первом туре конкурса». Из динамиков полилось гитарное соло Рокотова: вступление. Справа от меня встала Изабелла. Я почувствовал аромат её духов. Белла толкнула меня локтем в бок и шепнула: «Какая же она красавица! Повезло тебе с ней, Котёнок». И тут же добавила: «Линка пообещала, что одолжит мне своё платье в следующем году: на выпускной». Директорша Дворца культуры обернулась — шикнула на дочь. Изабелла притихла, спряталась от взгляда матери у меня за спиной.

— Крепнет молодая смена…

При первых же звуках Алининого голоса я вновь затаил дыхание. «Никогда такого не было, а тут опять…» — поддразнил я сам себя. Улыбнулся, не сводил глаз с замершей у стойки с микрофоном певицы. Рассматривал изгибы Алининого тела. И лицо Волковой: напомаженные губы, припудренные веснушки на скулах и переносице, тонкие подкрашенные брови (шрам на правой брови сейчас был едва заметен). Любовался медным оттенком её волос. Следил за вздрагивавшей на Алининой шее жилкой. Заметил, как Волкова прижимала к бёдрам ладони; отметил, что она почти не двигалась, не прикасалась к микрофону. Будто читала со сцены торжественные стихи о партии, а не разрывала сердца слушателей своим пением. «Так не годится… — подумал я. — Уитни Хьюстом бы так не стояла. Я уже молчу о там, как выплясывала бы сейчас Дженнифер Лопес или даже Алла Пугачёва».

Заметил, что Рокотов слегка ускорил темп придуманной мною композиции. Успокоил заворочавшуюся в душе ревность. Потому что с удивлением обнаружил, что так песня звучала даже лучше, чем её первоначальная, живущая теперь только в моей голове версия. В музыку словно добавили энергии. Теперь она не просто звучала «ярко и свежо». Она завораживала почти как пение Волковой. И подстёгивала работу воображения: перед мысленным взором мелькали бравые комсомольцы, вершившие «великие дела» во имя величия своей социалистической Родины. Я заметил, что рассуждал о комсомольцах без скепсиса и иронии, как того и требовала песня. Решил, что и Алининому голосу новый темп помогал звучать мощнее, увереннее. Я подумал: «Никто и не утверждал, что я гениальный композитор и что моя версия музыкального ряда — истина в последней инстанции».

Почувствовал, как Белла схватила меня за локоть. Скосил взгляд на лицо подружки Рокотова. Увидел, что разглядывала она не Сергея. Белла не сводила глаз с Волковой. И даже шевелила губами: подпевала. Будто воображала себя стоящей около микрофона и наряженной в пурпурное концертное платье. Дамы из руководства Дворца культуры не пели. Но и не перешёптывались, не делились впечатлениями. Они заворожено взирали на сцену: и будто бы не дышали — почти как я, когда слышал Алинино пение. «А может и не нужно ей изображать Пугачёву, — подумал я. — Вон как наши тётки заслушались. Будет конкурс ВИА, а не шоу для молодёжи. Музыка, голос, костюмы… А ели там окажется и рудогорская Уитни Хьюстон, то может случиться перебор. Пришьют „преклонение перед гнилым Западом“ — парни и Волкова устанут оправдываться. И останутся без заслуженного диплома».