Котэрра

— Прогнал меня Баюн… — произнес он и отер лицо ладонями. — Попробовал я таки на себе волшбу Чаропевцев. Над стадом я пролетел, перед огневиком на землю опустился. Баюн смотрит на меня, жмурится — то распахнет глазищи свои, то в щелки сожмет. Только я рот раскрыл, как он вдруг к спине коня прижался, распушился весь, чуть ли не в два раза толще стал, а хвост — действительно как кот — дугою выгнул. Пасть у него приоткрылась, и я услышал: «Уходи…». Голосом, что удивительным мне показалось, заговорил Баюн обычным, человеческим. Мужским. «Уходи… уходи…». Пастью не шевелит, а слово слышится ясно. «Да погоди ты…», — говорю я, и тут он мне дал… — Маг покачал головой. — До сих пор вспоминаю… Шевельнулся у Чаропевца мешок горловой, вспух. Я ничего не услышал, но такая меня вдруг истома обволокла, что впору рухнуть на землю прямо там, где стоишь, и спать, спать, спать… До скончания веков. Голова свинцовая, руки-ноги будто восковые стали… Не тяжело, словно в сладком киселе тонешь, а кисель все гуще и гуще… Себя самого и волшбу свою теряешь… Собрал я тогда себя в кулак, в голове прояснилось. Баюн по-прежнему со спины огневика на меня чары шлет: пасть открыта, горловой мешок у него волнуется, то вспухает, то опадает. А я… сдерживать его волшбу могу, а своей воспользоваться — нет. И то не знаю: в полную силу балует [2]Баюн или у него что-то впрок припасено, вздумай я еще сопротивляться. И попятился я. Бессмысленным мне показалось с Чаропевцем силой тягаться: если он в полную силу поет, то мы на равных, а если лишь частью силы, то мне ноги уносить надо, и поскорее. Пячусь я, пячусь, ничего за спиной не вижу, в норы сурчиные проваливаюсь, падаю, поднимаюсь и снова отступаю. Голова-то ясная, а ноги, как веревки, мягкие, правая за левую заплетается. И вот отпустили меня чары Баюновы. Огляделся я и охнул — стадо индрика-зверя впереди за полверсты темнеет. Это меня столько Чаропевец волшбою своей держал?! И тут слышу ясно-ясно, тот же голос мне прямо на ухо сказал: «Уходи…». — Зимородок, смеясь, кашлянул в кулак. — Вот так и прогнал меня Баюн…

Вячеслав Харченко Сэр серый британский кот

У меня в доме живут два кота. Один рыжий и старый, а другой серый и молодой. Рыжий, старый кот нормально ходит в лоток, никогда не промажет и всегда за собой лапкой закапывает, а серый постоянно умудряется попасть мимо, причем как по малой нужде, так и по большому делу, а потом закапывает стены или унитаз вместо собственных нечистот. Старый рыжий кот — обычный городской, а серый и молодой — породистый британец, очень редкого мраморного окраса.

Когда-то мы хотели только породистого кота. Шотландского, британского или сфинкса, но финансовые условия нам не позволяли, и мы взяли дворового подкидыша, которого дети нашли в метро мятущимся по рельсам. Кот оказался очень смышленым и ласковым, любил спать у нас в ногах и по утрам уморительно будил меня, вылизывая щеки и лоб, за что получал банку иностранных кошачьих консервов. Мы прожили вместе шесть лет, но как-то раз жена в Интернете увидела объявление, что приют отдает даром годовалого британского кота. В нас забурлили давно забытые мечты о породистом животном, и мы даже не подумали, почему столь ценный для заводчиков и всего человечества экземпляр отдается даром в первые попавшиеся руки. Что бы там ни было, но мы съездили за котом в Харьков и обрадовались, когда столь благородный индивидуум вылез из сумки-переноски у нас на кухне прямо под столом и, нимало не смутившись, начал бойко изучать окрестности: гостиную, спальню, ванну и туалет. С мягкой шерсткой, милый и обходительный, серый кот производил на редкость благостное впечатление, словно посланец старушки Англии проник в наше варварское жилище.

Проблемы обнаружились сразу. Во-первых, заболел старый рыжий кот. Он ничего не ел, не спал и не мяукал. Лежал половой тряпкой в прихожей на коврике и молчал. Ветеринар заставил у рыжего взять за немалые деньги анализы, поставил диагноз — кошачья депрессия и выписал Феназепам. Во-вторых, оказалось, что наш мраморный раздолбай, наш посланник европейской цивилизации, не может ходить в туалет. Точнее он может, но через раз, и никакие увещевания и рукоприкладство тут не помогают. Мы звонили в харьковский приют, мы развешивали объявления об отдаче даром кота, мы обращались в общества по охране животных, но никому, никому такое горе оказалось не нужно. Я стал понимать своего деревенского деда, который отвозил неугодных кошек на смерть в лес, и даже стал подумывать, не выпустить ли кота на волю за МКАДом, и будь что будет.

Потерпев полгода, ранним осенним промозглым утром втайне от жены я погрузил британского породистого кота мраморного окраса в мешок и отвез в Люблинскую рощу возле нефтеперерабатывающего завода в Капотне. Я развязал мешок и быстро, не оборачиваясь, побежал к машине, словно боясь, что мои действия не так уж смелы и решительны. Всю дорогу мне было хреново, словно я убил маленькое беззащитное существо, пусть и зассанное и глупое.