Котировка страсти, или Любовь в формате рыночных отношений

Впрочем, Лихуцкому и не было смысла упираться. Противопоставить им он ничего не мог, не тот уровень, а страдать за чужие интересы не хотелось. Да и не накажут его за болтливость другие. Еще в машине Борис признался, что пообещал Виталию покровительство Соболева за информацию.

Костя поворчал, что сам решает, кого брать к себе, но обещание Бориса не отменял. Так что Виталий чувствовал себя почти свободно. Ну, учитывая обстоятельство, само собой.

— Шемалко купил Можайского с потрохами. — Начал отчитываться Борис, уже успевший поговорить с Виталием. — Вот этот, — кивок в сторону Лихуцкого, — приезжал контролировать и обеспечивал гарантию оплаты. Приеду, проверю все счета и бумаги, но тот собрал ему всю информацию по новому комбинату и по тому, каким образом тот, вдруг, так удобно для тебя, оказался бесхозным. Плюс, как я понял, расщедрился на отчетности. Короче, слил Шемалко все, к чему только имел доступ.

Константин, наблюдающий в это время за вздрагивающим от резких звуков Виталием, выругался и попытался в уме прикинуть масштабы бедствия. Все же, некоторым сколько не давай, ручки к большему тянутся. То, что вся эта информация попала к Виктору, было совсем не хорошо. Даже, плохо. При желании, все можно было повернуть так, что Соболева могли обвинить далеко не в законных манипуляциях. А при необходимости — навесить сверху и еще что-нибудь «левое», на выбор, чтоб прижать посильнее.

Хрустнув пальцами, он достал сигарету и прикурил.

— Как передали?

Никольский с виноватым видом вперил глаза в пол.

— Ты сам привез флешку сюда, и это ее забрали из номера.

— Что за бред?! — Костя разозлился. — Я прекрасно знаю, что именно беру с собой, и из моих вещей ничего не пропало, никакие новые флешки не появлялись, и не исчезали…

Он вдруг чертыхнулся.

— Машка!

— Да, — Борис, признавая свой промах, кивнул. — Они ей в багаж его подсунули, она ж кроме своих журналов и побрякушек ничего не видит. И, наверняка, даже не поняла, что ее использовали.

Может быть. Но и Можайский одно время был надежным управляющим.

— Проверь. — Распорядился Костя, зная, что Боря прекрасно понял направление мысли.

Тот рьяно кивнул, очевидно, демонстрируя полную готовность исправлять свои ошибки.

Соболев выдохнул дым и опять глубоко затянулся.

— И что ж Виктор тогда молчит? — Быстро размышляя в поисках решения, поинтересовался он у Никольского. — И зачем Можайского прикончил, если тот все выполнил?

Тут Борис нежданно усмехнулся.

— Это самое интересное — помнишь, как ты устроил разгон Максу за самодеятельность и за полетевшие на трех заводах системы?

Костя нахмурился. Максим Кучеров был их главным программистом, которому с месяц назад, действительно крупно влетело от него. Так, что Макс до сих пор в его присутствии заикаться начинал.

— И?

— Этот его вирус был и на комбинате! — Никольский продолжал довольно ухмыляться. — Можайский о нем, ясное дело, не знал. Ты ж тогда потребовал, чтоб все убрали и исправили тихо. Иначе все полетят с работы и больше ее в области не найдут.

Костя хмыкнул, уже поняв, к чему клонит Борис.

— Шамалко не может прочесть информацию?

— Ну, да! — Боря с восторгом крякнул. — Макс тогда говорил мне, что этот вирус можно использовать для защиты данных, чего он и старался достичь. Надо знать ключ, чтобы что-то нормально скопировать. Я дал добро. — Никольский передернул плечами, признаваясь в самовольничестве. — На наших компьютерах он есть — и мы видим при просмотре данные, а вот у Шамалко — ключа не оказалось. Насколько знает этот, — он махнул в сторону молчащего Лихуцкого. — Тот сейчас пытается взломать код. Потому и тишина, предъявить пока нечего.

— А Можайского, того… Это не Шамалко. — Вдруг подал неуверенный голос Виталий.

Костя удивленно глянул на него.

— А кто?

— Он сам. Думаю, когда понял, что теперь от вас его Шамалко не прикроет, еще и лично займется за такой прокол… — Лихуцкий тяжело сглотнул, наверное, подумав, что и сам был недалек от подобной участи. — Вы же знаете методы Виктора…

В комнате на минуту замолчали. Здесь все знали методы Шамалко, и действительно понимали, отчего Можайский предпочел покончить с собой. Тех, кто не оправдывал его ожидания, Шамалко наказывал долго и основательно. Как и в бизнесе, при личных счетах Виктор все еще не отошел от привычек своей молодости.

— Ладно, черт с ним. — Махнул рукой Соболев, затушив сигарету в каком-то стакане. — Сам виноват, в конце концов. Но на кой Шамалко было такой погром в номере утраивать, объясните мне? Он же не клоун, какой-то, чтобы так позориться. А если бы был просто уверен в себе и бросал вызов — не скрывался бы.

— Виктор не планировал такого. Он сам два дня был в бешенстве и срывался на ком придется. Его… подставили. Какой-то ненормальный. Человек, которого он послал. Я его не нанимал и не видел, потому конкретней сказать не могу. — Лихуцкий нервно потер плечо. — Вроде проверенный и опытный, а вот же — устроил это. Никто не знает зачем. Мне поручали выяснить, но я даже не смог того разыскать. Он как в воду канул. — Виталий скривился.