Котов

После приема пищи все отделение стало смотреть телевизор, который для большей безопасности был заключен в металлический короб под потолком таким образом, что переключать каналы можно было только высокому человеку, вставшему на табурет. Впрочем, скакать по каналам в те времена смысла не было, поскольку транслировались только две станции. То, что нужно посмотреть, выбирали заранее, подчеркивая в газетной программе нужную передачу.

Сейчас по ящику показывали передачу “Новый год встречает вся страна”. Заученные тексты, озвучиваемые передовиками производства, перемежались с панорамными видами строек пятилетки; более всего поразил смотревших сюжет о какой-то сибирской электростанции, со стометровой высоты которой падал огромный поток воды.

— Прямо Ниагарский водопад, — вставил Кирпич. Тему поддержали другие больные.

— Эх, хорошо бы в Штаты съездить! — сказал Копыто.

— А что тебе там делать? — спросил Славик.

— Подлечиться, денег подзаработать!

— Кому ты там нужен?

— А я бы дворником устроился, подметать-то я умею!

— Так там, наверное, все машинами делается, у них же цивилизация!

— Ну, газоны бы подстригать стал, собак чужих выгуливать нанялся.

— Это у нас в СССР безработицы нет, а в Штатах найти работу трудно.

— Все лучше, чем у нас по талонам раз в месяц колбасу покупать да курево из-под полы доставать!

— А я вот смотрел фильм ихний, “Полет над гнездом кукушки”, так представьте, они там, в дурдоме, “Мальборо” курят, а во дворе психбольницы площадка есть, психи на ней в баскетбол играют, и еще у них свой бассейн есть!

— Эх, посидеть бы в такой “дурке”!

— Это что еще за политические разговорчики, ушлепки! — полупьяным голосом пресек мечтания психов санитар Вова. — За такие беседы надо бы вас в наблюдательную запереть, чтобы заткнули свои пердильники. Да и что вы на СССР набросились? Страна вас кормит, поит, лечит, а от вас только говно!

— Да мы ничего, Вова, так только помечтали, нам другой страны, кроме СССР, не надо.

— То-то вот, а то залетите сюда по политической статье, как Гошка Пентагон.

— Это кто такой? — поинтересовался Андрей.

— Да в пятой палате лежит, — ответил Карась. — Его в дурку посадили за то, что он листовки антисоветские расклеивал. Уже восемь лет по больницам. Его и психом-то назвать сложно, рассуждает все по уму, всегда чистится, моется, бреется, аккуратно одет, только замкнутый, ни с кем не общается. Ему что-нибудь скажешь, захочешь, к примеру, с ним поговорить, а он только “да” или “нет” в ответ. Ему и таблеток дают всего ничего, полмиллиграмма трифтазина да на ночь таблетку релашки. Других бы на его месте давно выписали, а этого — нет, вот что значит с властью бороться.

Наступило время приема таблеток. Телевизор выключили, и больные стали выстраиваться в длиннющую очередь за таблетками, дыша в затылок друг другу. Больничный день, а вернее вечер, а одновременно и год, тихо заканчивались. В то время когда больные пили лекарства, вся страна сидела за праздничными столами. Бутылки с шампанским были еще не раскупорены, на столе стояли пока не тронутые вилками салаты “оливье” и “мимоза”; не подаренные подарки дожидались своей очереди, весь мир встречал самый радостный и в то же время самый семейный праздник, — наступал Новый год.

30

Из-за двери ординаторской через щели в проеме падали лучи света. За одним из столов сидел, подложив руку под голову, человек в белом халате. На столе перед врачом стояла непочатая бутылка молдавского коньяка. “Для всех людей праздник, а я вот здесь кукую, выпало мне дежурство на Новый год, — немного сердился Игорь Николаевич, что именно он волею судеб делил этой ночью место пребывания с пациентами дурдома. — Надо было встать в позу, объяснить главврачу, что я не крайний, чтобы в Новый год дежурить”. Врач нервно перебирал пухлые папки, лежавшие рядом с бутылкой. В каждой папке — история болезни, судьба того или иного пациента. Папок было много, они были сложены в две неравные стопки. В одной стопке, которая была значительно больше, — это документы тех душевнобольных, которым было рекомендовано продолжение принудительного лечения. В другой стопке лежали дела тех, кого вскоре собирались выписывать. Игорь Николаевич специально собрал истории болезней, чтобы спокойно разобраться в положении дел в отделении. Кроме бумаг, бутылки коньяка и горевшей настольной лампы на столе стояла портативная пишущая машинка “Оптима”.