Котовский

Мы с сестрой помним и знаем, что Николая Ивановича Муралова многие любили и многим он оказывал всякую помощь. Он был ярый охотник, а мой брат Ростислав шутя говорил, что все охотники хорошие люди. В моих воспоминаниях есть глава о самоубийстве и похоронах Георгия Николаевича Хвощинского. Он был дружен с Мураловым, и это для меня большая рекомендация. Коля, наш племянник, рассказывал с восторгом об облавах на зверя и всевозможных охотах, устраиваемых Мураловым и Хвощинским. Между прочим, он рассказывал об изумительной отваге Муралова, который ходил на зверя единолично. И теперь мне отрадно читать, что он не испугался другого зверя, в лице Сталина и компании и мужественно пошел на смерть, за свои, хотя бы и утопические, но искренние идеи»[15].

Но особенно привлек внимание Надежды Владимировны процесс Тухачевского, вызвав воспоминания о единственной встрече с ним. Теперь вдова Брусилова жалела, что однажды не пустила Тухачевского к мужу. А вдруг бы они сговорились вместе свергнуть советскую власть? Надежда Владимировна так прокомментировала сообщение о расстреле Михаила Тухачевского: «Лично всех этих людей мы не знаем, но о некоторых из них мы слышали самые хорошие отзывы от близких нам людей. Только одного, Роберта Петровича Эйдемана, мы знали лично; имели полное основание его ценить и глубоко уважать. Он жил бедно и был чистой воды коммунист. Последний мой разговор с ним ясно помню: „Роберт Петрович, вы бессознательный Христианин и когда-нибудь я вас приведу к Христианству“. Он улыбнулся и отвечал мне: „Ну, нет, Надежда Владимировна, скорей я вас перетяну в коммунизм, чем вы меня в христианство“, а между тем как он оценил и понял письмо схимника Анатолия из Киева, когда я ему его прочла в 1927 г., и сам несколько раз его перечитывал. Конечно, он был христианин-коммунист, а не современный безумец-безбожник… Прежде всего, мы бы не уехали за границу, нас бы не выпустили, если бы не он и Ворошилов. Это были неразлучные сотрудники и даже друзья. Я совершенно не понимаю, как мог Ворошилов допустить это избиение, и думаю, что его именем играют и подписывают распоряжения самовольно, без его ведома…

Я этого Тухачевского видела всего один раз. Это было в Москве в 1923 или в 1924 году, не помню точно. Я была на кухне, он вошел по черной лестнице прямо на кухню и, взглянув на меня, спросил:

— Кажется, мадам Брусилова?

— Да, я. Что вам угодно?

— Мне очень нужно видеть генерала.

— Он нездоров и прилег.

— Но у меня очень серьезное дело. Я Тухачевский, меня генерал знает.

— Очень сожалею, но беспокоить его нельзя.

Он резко повернулся и вышел, нахмурясь, на лестницу. Кто-то из присутствующих на кухне женщин (все мы тогда толклись, каждая у своего примуса), смеясь, сказала: „Ишь, большевицкий красавчик, обиделся!“ Я пошла к Алексею Алексеевичу. Он лежа читал. Я рассказала ему про визит Тухачевского.

— Хорошо сделала, что не пустила его ко мне. Мне не о чем с ним говорить. Он безбожник, кощунник, к тому же авантюрист. Мне говорили, что вся его квартира полна кощунственных картин, карикатур на Божью Матерь, Христа, на Святых. Он далеко пойдет, этот молодчик!

Много лет назад так говорил Алексей Алексеевич. Теперь в 1936 году, судя по газетам, как принимают красного маршала в Лондоне и Париже, Алексей Алексеевич был прав. А мое нежелание пустить его к мужу, мое чутье меня не обмануло. Очень вероятно, что его подослали к нему, как это неоднократно раньше бывало. Об этом случае мы тогда же говорили многим, и это помнят в Москве.

Теперь, в 1937 году, когда Тухачевский так трагически погиб в Москве, я допускаю, что он мог быть атеистом, циником, но умным, решительным и патриотически мыслящим человеком. А то, что с ним заодно действовал и погиб Эйдеман, этот честнейший патриот — в моих глазах, для Тухачевского, — большая рекомендация. И теперь я даже сожалею, что тогда не допустила к Алексею Алексеевичу. Бог весть о чем он с ним хотел говорить.

Еще в 1934 г. 20-го июня в „Последних Новостях“ читала статью Филиппа Амилэта, посвященную в консервативном „Ожур“ новому русскому национализму, в которой он, между прочим, приводит слова Тухачевского, будто бы обращенные к своим подчиненным офицерам: „Православный ли крест или красное знамя — не в этом дело. Всегда ведь мы служим России“. А в 1918 году Алексей Алексеевич говорил генералу Марксу: „Не всё ли равно какого полка. Только бы за Россию, во имя России“. Это говорил еще в 1918 году Брусилов. Если теперь Тухачевский эту мысль повторяет, то и слава Богу, ибо это показывает, что время подходит, когда многие мысли и упования Алексея Алексеевича вспомнятся.

Тем более жалко, что тогда я не пустила Тухачевского к Алексею Алексеевичу, ибо теперь он погиб за Россию. А может быть, только за свою власть?

Это всё равно — только бы за водворение порядка в ней!»[16]