Котовский

Угощая чаем, она вытащила откуда-то из глубины шкафа заветное, давнее и уже засахарившееся его любимое ореховое варенье.

— Кушай, такого больше нигде не найдешь: это по рецепту бабушки.

Тут пришли односельчане, друзья детства, ровесники Котовского. Они сразу же предупредили Котовского, что его разыскивает полиция. В дни революции полицейские попрятались, зарыли свою форму в сено, запрятали ее в огородах, и все стали вдруг просто поселянами или городскими обывателями. Теперь они зашевелились.

Но пусть Григорий Иванович не беспокоится. Приняты надлежащие меры. Григорий Иванович может спокойно пить чай и беседовать.

— Видишь ли, — говорили друзья, — когда мы узнали, что наш Гриша вернулся, то сразу же поставили дозорных на дорогах. Чуть чего — будет сигнал: один выстрел. И тогда мы тебя спрячем в надежное место. Чему другому, а уж осторожности-то мы научились за это время!

— Голубчики! Так зачем же прятаться? Нас много, и, кажется, все не из робкого десятка. Или у вас нет оружия?

— Да если пошарить на чердаках — найдется.

— Чего другого!

Не успели они закончить этот разговор, как раздался выстрел оттуда, с дороги. За выстрелом последовал другой, третий… Это уже не было условным сигналом, это была настоящая перестрелка. Что там такое случилось?

— Надо идти на помощь, — решительно сказал один из парней.

Но вскоре вернулись сами дозорные. Они были сильно возбуждены, загорелые их лица были смелы и открыты, и они спешили все рассказать подробно, говорили все сразу.

— Постойте! — остановил их Котовский. — Докладывай кто-нибудь один. Как тебя звать? Василь? Ну вот ты и докладывай, что у вас там случилось.

Котовский не помнил этого Василя. Он, видимо, был совсем малыш, когда Котовский уехал.

— Засели мы под стогом в Заячьем логу, где Максимовы земли, знаете? захлебываясь словами, начал Василь. — Оттуда всю дорогу видно, до самого поворота.

— Знаю. И что же дальше?

— Только мы собрались покурить, появляются военные. Один-то — мы сразу его признали — Вацлав, полицейский, из соседнего села. О нем говорят: врет — не кашлянет.

— А вы что? Струсили, поди?

— Нет, мы, как условлено, дали выстрел в воздух, а те сразу стрелять.

— Никого не задели?

— Они-то не задели! А мы подумали-подумали: пускать их, так они, чего доброго, и на самом деле беды натворят. Тогда нам наши ребята головы оторвут… Ну, мы взяли да на всякий случай всех и… тово… перебили…

— Перебили?!

— Перебили.

— Вот это здорово! — воскликнул кто-то.

— Теперь жди, что явится карательный отряд…

— Не они н-нас, — поднялся со скамейки Котовский, — мы будем их карать. Не беда, что сейчас придется уйти. Мы уйдем с оружием, чтобы собраться с силами. Зато уж когда разгромим врагов, то это будет раз и навсегда.

— Ну так и мы с тобой! А? Возьмешь?

— Вот это дело!

Сразу стало ясно, как нужно действовать, и все разбрелись по домам, чтобы накормить коней перед отъездом да собрать пожитки.

4

Как быстрокрылая птица, облетел слух молдавские села и деревеньки: Котовский бьет захватчиков, Котовский собирает отряд! И отовсюду двигались по дорогам всадники — те, кто не хотел склонить подневольную голову.

«Рэзбунэтор нородник» — так назвал молдавский народ своего Котовского. Рэзбунэтор нородник. Народный мститель. Во имя человечности он должен быть беспощаден. Чтобы не было горя, он должен нести горе врагам, вести войну во имя мира. «Рэзбунэтор нородник!» — так говорили о нем простые люди. «Веди нас, Котовский!» — говорили они.

Не одной только Софье пришлось провожать до околицы своего Гришу. Со многих дворов выезжали и старые и молодые. Вон и юный Василь, перестрелявший «на всякий случай» полицейских. Вон и незаможник Иван…

Незаможник Иван, нескладный и некрасивый, всю дорогу жалел, что оставил дома новую уздечку:

— Понимаешь, совсем новая. Я ее на кукурузу выменял. И как я ее забыл — сам не пойму.

— А ты вернись, — советовали ему, — тут недалечко.

— Да там, поди, уже румыны?

Василь по-мальчишески лихо сидел на коне и особенно приосанивался, когда на деревенских улицах глазели на него девчата.

— Когда сражение-то будет? — спрашивал он земляков.

Пробовали строиться, но не было еще слаженности, и кони были домашние, без выучки.

У кого-то захромал конь, и хозяин в каждом селе искал кузнеца, чтобы сменить подкову.

Продвигались туда, на восток. И если сегодня въезжало в село десять всадников, то завтра выезжало оттуда вдвое больше.

Дни стояли облачные. Белые облака летели одно за другим, как клубы дыма. В запахах, приносимых ветром, угадывалась близкая весна. Когда он прилетал издалека, теплый, нагретый солнцем, даже голова кружилась от упоения. Все вокруг было в состоянии предчувствия. И люди, покинувшие свои семьи, не верили тому, что свершилось. Не могло это быть, чтобы у них отняли покой, труд, жилище, чтобы у них отняли родину и свободу! Все говорило о близком ликовании и торжестве. Да, они ушли, спору нет. Но разве они уходят навсегда?