Котовский

И Котовский еще и еще раз просматривал список участников этой грандиозной инсценировки. Все хорошо испытанный, боевой народ. Большинство из них проделали с ним весь ратный путь. Каждый сумел бы отбиться от любой вражеской своры, каждый был находчив, смел, и все беззаветно преданы своему командиру. Но ведь это — одна сторона дела. Сумеют ли они, прямодушные, облечься в личину «станичников»? Не брякнет ли кто-нибудь из них «товарищ комбриг» вместо полагающегося сейчас «господина атамана»?

Большой козырь в руках Котовского — Эктов. Но не предаст ли он в последнюю минуту? Стоит ему только мигнуть, сделать малейший знак — и все будет раскрыто, гибель неминуема, а успех дела сомнителен…

Да, это была загадка. Как поведет себя Эктов? И насколько он авторитетен для Матюхина?

Все эти вопросы трудно было разрешить, а в некоторых случаях даже невозможно. Да, риск был огромный. Но разве Котовский не привык рисковать? В этом мероприятии требовались и отвага, и осторожность, и быстрота действий, и предусмотрительность.

Одной из неразрешимых загадок оставался все-таки Эктов. Неудобство заключалось еще в том, что Эктов был старшим по чину. Он должен был числиться главарем, якобы командовать отрядом «кубанцев». Правда, он уверял, что «делает все искренне», что пересмотрел свои убеждения. Но…

— Я вполне понимаю ваши опасения, — говорил он в беседе с Котовским, ускользая взглядом и морщась при мысли, что для своего спасения он приносит в жертву несколько сот недавних своих друзей: ведь каких-нибудь две недели назад он стоял во главе антоновской армии, и матюхинская дивизия была у него в подчинении.

— Я иду на риск, — ответил Котовский Эктову, — рискую головой. Но и вы знайте, что при малейшей вашей попытке предать меня вы будете немедленно убиты. Я все время буду рядом с вами. Вам это понятно?

Эктов усмехнулся:

— Очень даже понятно. Однако давайте рассуждать здраво. Если бы мне хотелось умереть, я с успехом мог умереть значительно раньше. Мне стесняться нечего, и я не хочу перед вами вставать в позу. Я безумно люблю жену. У меня дети, у меня сестры, мать еще жива. Они являются как бы заложниками. Они являются и моим оправданием перед самим собой: почему, спрашивается, я должен предпочесть жизнь этого засевшего в лесу сиволапого мужичья и совсем несимпатичного мне фельдфебеля Матюхина — жизни моих детей, моей Нины… Если хотите знать, Матюхин вызывает у меня чувство брезгливости. Звероподобное существо.

Эктов задумался. Вспомнились ему в этот момент лица его детей или умоляющий взгляд жены при последнем свидании?

— Я много думал о смерти, о жизни, — промолвил он после некоторого раздумья и вдруг как-то неожиданно и не к месту рассмеялся; жуткий был это смех. — Вы скажете: цинизм, но будем откровенны, можно быть хоть раз в жизни откровенным? Какой мне толк от идей, мировоззрений, грез человечества, от порывов, подвигов, патриотического восторга, от всей этой мишуры с того часа, как меня, вот этого меня, сидящего на этом деревенском, неказистом стуле, единственного реального меня, не будет на свете, а будет только куча гнилого мяса и грустное воспоминание родственников?..

— Неустойчивая натура, истерик, — сказал Котовский комиссару Борисову после свидания с философствующим капитаном. — Ищет себе оправдания, цепляется за жизнь, и никогда нельзя предвидеть, как он поступит через минуту.

— Должен он понимать, — нахмурился Борисов, — так или этак, все равно дни Матюхина сочтены. Вся их игра проиграна. Богуславского нет, Антонова нет, армии нет, Матюхин в окружении… Таким образом, Эктов только ускоряет, так сказать, процесс, а вовсе не обрекает на смерть своих сподвижников. Они и без того обречены. Какой у него может быть выигрыш от новой измены? Погубить нас? Но он этой гибели даже не успеет увидеть! Между тем в случае нашего успеха он получает много преимуществ в жизни. Мне кажется, он все это взвесил, прежде чем выехать сюда из Москвы.

— Мы с вами ничего не можем тут предрешить, — заключил разговор Котовский. — Сделаем все для победы. Мы понимаем, что это задание командования — не просто приказ. Это — решение партии, требование Советского правительства. И мы его выполним, не колеблясь.

Он ушел, а Борисов сел сочинять «доклад»: ему назначалась трудная роль изображать «правого эсера».

Нужно было незаметно, не вызывая никаких подозрений, заготовить необходимый «реквизит». Нужны кубанки. Нужны казачьи лампасы, синие штаны. Что еще? Какие-нибудь «люльки» по образцу Тараса Бульбы? В конце концов, это же не казачья часть регулярной армии? Просто сброд. Могли примкнуть к подобному отряду дезертиры? Или бандиты, уцелевшие от разбитых армий Петлюры и Махно? Могли. Итак, это — авангард казачьих соединений, возглавляемых войсковым старшиной Фроловым, тем самым Фроловым, которого не так давно Криворучко собственной рукой раскроил ударом клинка в бою под деревней Вендичаны. Тогда же было захвачено кавбригадой знамя фроловцев, которое теперь так же, как и черный флажок с вышитой на нем серебряной буквой «ф», могло пригодиться.

13