Котовский

— Д-да-а! Таково наше поколение, и вы, Миша, вполне подходите в этом отношении. Разве не великолепно звучит в биографии писателя: «Воевал у Котовского»? Да-да, это решено, вы непременно должны стать писателем. Это по заказу не делается, но попробовать следует, раз есть желание. Писателем стать не так уж сложно, главное, надо писать, работать. Ну и еще кое-что надо, прежде всего глубокое знание языка, а то иной раз читаешь книгу и думаешь: «С какого это языка перевод? И почему такой плохой переводчик?» Кроме языка обязательны образование, кругозор, знание жизни, убеждения…

— Поехал! — остановила Надежда Антоновна. — Зачем человека запугивать? Все приложится, достаточно одного: таланта.

— Вот видишь ты какая? Я умышленно ничего не говорил о необходимости таланта, потому что таланта в гастрономическом магазине не купишь и в литературном институте не приобретешь. В общем, так, дорогой товарищ: программа-минимум — поступаете на рабфак, получаете стипендию, ходите в одну из литстудий (их в нашем городе больше, чем булочных), живете, смотрите, привыкаете, а там — видно будет.

3

Так вот и началась новая жизнь Миши и Оксаны. И какое неоценимое счастье, что с первых же шагов Марков получил опору, помощь, руководство от такого незаурядного человека, как Крутояров!

— Для начала в театр сходите, — наказывал Крутояров. — Слыхали об Александринке? Там Гоголь поставил «Ревизора». Пьеса с треском провалилась, партер был взбешен, автор в отчаянии… Сейчас этот театр на перепутье. «Антония и Клеопатру» ставит… Знаете что? Начните лучше с Мариинки, сходите на «Дон-Кихота». Декорации Головина и Коровина прелесть!

Только что поговорили о театре и Марков записал, как доехать до Мариинского театра, как снова пришел Крутояров, держа в руках журнал.

— Слушайте, прочитаю стихотворение. Нет, не все, а четыре строчки из середины!

Крутояров не по-модному, не нараспев, а просто и прочувствованно прочитал:

Распахну окно, раскрою настежь двери,
Чтобы солнца золотая нить
Комнату мою могла измерить,
Темные углы озолотить.

Прочитал, победоносно оглядел Маркова и Оксану:

— Каково? По-моему, превосходно. Крайский. Пролетарский поэт. А уж как на них сейчас всех собак вешают!

— Кто вешает? — удивился Марков.

— Как «кто»? — удивился в свою очередь Крутояров. — Эти, «многоуважаемые»…

Видя, что Марков в полном недоумении, Крутояров пояснил:

— Битва сейчас идет. Не затихающая ни на миг битва. В редакциях издательств, на литературных диспутах, да что там: в каждом доме, на каждой улице — всюду. Такие же фронты, как колчаковский и деникинский, только обстановка еще сложнее. Вам, Миша, сразу во всей этой сумятице не разобраться. Но конечно, вам с такими, как Замятин, никак не по пути.

— Замятин? — переспросил Марков. На лице его был написан такой испуг, такая растерянность, что Крутояров весело расхохотался.

— Замятин, — повторил он наконец. — Это еще дореволюционный писатель. Был когда-то коммунистом, в квартире у него была подпольная типография. А сейчас — шипит. Слушал я его «Сказочку» недавно на одном литературном вечере. Жили-были, говорит, тараканы у почтальона. Считали почтальона богом. Почтальон спьяна уронил таракана со стены в свою «скробыхалу».

— Скробыхалу? — удивилась Оксана, слушавшая весь разговор очень внимательно.

— Я тоже не знаю, что это за скробыхала, — признался Крутояров, — но так у него написано. Так вот, упал таракан в скробыхалу, думал, что погиб, а почтальон взял его да и вытащил. Обрадовался таракан: велик бог! Милосерд!

— И что же дальше?

— А ничего. Вся сказка. И смысл этой сказки таков: смахнула вас революция в скробыхалу, а тут — нэп! Снова вас на стену посадили, живите. Вот вам и весь смысл революции, по мнению писателя Замятина.

— Так это что же? Как же такое позволяют? — негодовал Марков. — И значит, без никаких читают эту тараканью философию на литературном вечере? Как будто так и надо? И ведь не где-нибудь — в Петрограде! Где революция произошла! Где был Ленин!

— Мой мальчик, — усмехнулся Крутояров, любуясь его молодым задором, это еще что! Замятинские сказочки, говоря на военном языке, — это атака в лоб, а существуют и более хитрые ходы, наносят и фланговый удар, нападают и с тыла. Меня забавляет один приемчик этих недоброжелателей. Когда-то принято было переходить на французский язык, если входит лакей: лакеи не должны принимать хотя бы и безмолвного участия в беседе господ, их лакейское дело — наливать в бокалы шампанское. Настала новая эра. Мы служим народу. А некоторым мнится, что они — избранники, что они хранители — от кого хранители? для кого хранители? — священных устоев культуры. А вокруг них — разгулявшаяся метелица, вылезший из стойла бессмысленный скот — народ. Как же изъясняться им, образованным, изысканным, в присутствии этого быдла? Ах, только по-французски! Только щеголяя туманными терминами и напускной ученостью!

Крутояров хитровато глянул на Маркова: