Котовский

— Дела тут явно никакого. Но и не посадить голубчика было бы просто неудобно. Донос подписан такими почтенными лицами, нельзя было не уважить их просьбы. Сам господин Скоповский дает пространное описание преступной деятельности его бывшего управляющего, а на поверку выходит, что тот жалел мужиков! Жалеть по нашим законам не возбраняется, даже в евангелии написано… гм… да. И Семиградов тоже подписал этот донос. Вы знаете, сколько лежит в банке у Семиградова? А от этого проходимца не убудет, если месяц просидел на казенных харчах. Даже нравоучительно. Ну, а теперь напишите распоряжение, чтобы его выпустили. Можно сформулировать так: «Ввиду отсутствия состава преступления…» Что? Вы думаете: слишком? Хорошо. Тогда мы напишем так: «Ввиду того что мотивы обвинения не подтвердились…» Что там у нас еще есть новенького? Ага! Подпольная типография! Вот это, я вам доложу, дельце! На таком дельце карьеру можно сделать! Тут меньше чем пятнадцатью годами Сибири они не отделаются!

Прокурор щелкнул отличным серебряным портсигаром, с выгравированной на нем красавицей, закурил и с явным удовольствием стал перелистывать толстую папку аккуратно подшитых документов.

Котовского выпустили. Одновременно с ним покидала здание тюрьмы воровка Женька, она — «за недоказанностью преступления».

— А ты что? — спросила она Котовского, когда они вышли за тюремные ворота. — В отрицаловку шел? Молодчик! Самое главное — характер! Факт!

6

Котовский побывал в Ганчештах, но дом свой родной сторонкой обошел. Не нравился ему муж Софьи, манукбеевский прихвостень, и не хотел нарушать их покоя. А к учительнице Анне Андреевне заглянул.

— Можете меня ругать: у Семиградова я больше не работаю.

— Что так? Характерами не сошлись?

Котовский рассказал о приезде Скоповского, о том, что находится под надзором полиции и вполне естественно, что ему везде будет трудно удержаться. Рассказал, что его месяц продержали в тюрьме.

— Ну так вот, — выслушав его, тоном, не терпящим возражения, заявила Анна Андреевна, — прежде всего, вам нужно дать денег. Много не могу, а вот вам на первое время… Не возьмете — на всю жизнь обидите, покажете, что вы мелкий и самолюбивый человек. Это во-первых. Во-вторых, все равно подыщем вам работу. Вы с мужем сестры вашей, Софьи Ивановны, как? Ах, никак? Вполне вас понимаю. Значит, этот вариант отпадает, он мог бы вас устроить на работу, но не надо. В таком случае, я поговорю в лесничестве, не требуется ли им какой-нибудь работник. Ну вот. А теперь деловая часть закончена. Пироги с яблоками любите? Но сначала будет борщ по-украински!

— Анна Андреевна! Вы просто чародей! Вы — настоящая контора по устройству безработных. Представьте, меня приняли лесным объездчиком в селе Молешты. Работой я очень доволен и бесконечно благодарен вам за хлопоты.

Это сообщил Котовский своей бывшей учительнице в скором времени, заехав к ней уже верхом на коне и даже привезя ей в подарок живого зайчонка, которого поймал прямо руками, найдя его в колее дороги.

Анна Андреевна шумно радовалась удаче, уверяла, что «это — карьера», что в лесу работать приятно и полезно для здоровья.

— Я изучил в этих краях каждую тропинку и могу с закрытыми глазами добраться до любого селения. И надо сказать — красивейшая местность! Я почему-то думаю, что красивее нет на земле… Так мне нравится все: и молдавское солнце и молдавское небо… А как шумят деревья, послушали бы вы! Ведь мне часто приходится и ночью ездить по лесным дорогам… А какие рассветы бывают! Какой гомон поднимают птицы! И какой у нас хороший, приветливый народ… И какие песни поют в Молдавии!..

Вместо ответа Анна Андреевна тихо пропела:

Лист зеленый, куст терновый,
Правды нет у нас в Молдове…

Они сидели перед открытыми окнами. Было время самой широкой распутицы. Грязь стояла невылазная. Посреди дороги еще можно было с грехом пополам проехать, а по обочинам, в глубоких канавах, либо стояла зеленая вода, либо с грохотом и ревом неслись мутные потоки.

— Смотрите! — воскликнул Григорий Иванович. — Неужели это дядька Антон?

— Теперь уже не дядька, а дедка. Старый он стал.

— И надо же ему непременно в такую грязищу с возом тащиться! досадовал Григорий Иванович.

Кляча деда Антона тянула воз, а сам дед шагал рядом, то и дело проваливаясь и непрерывно понукая свою кобылу.

Вдруг, откуда ни возьмись, вымахнула навстречу пара сытых рысаков серых, в яблоках. Котовский так и ахнул. Ярко, отчетливо вспомнилось детство.

— Как? — вскрикнул он. — Разве Манук-бей вернулся?

— Нет, Манук-бей не вернулся. Это лошади ганчештинского купца Гершковича.

Серые кони в яблоках мчали прямо на клячонку деда Антона. Кучер крикнул:

— Э-гей!

Дед Антон засуетился, зачмокал, свернул в канаву. Воз накренился и свалился в воду, а серые кони промчались мимо, и кучер так, для забавы, вытянул кнутом вдоль костлявого хребта Антоновой клячи. Сидевший в коляске купец Гершкович затрясся от сытого утробного смеха, явно довольный этой проделкой лихого кучера.