Читаем Котовский полностью

— Вы знаете, растет не по дням, а по часам. Я что-то думаю, обязательно ли ему быть военным? Может быть, пойти ему по научной части? Ближайшие десятилетия у нас — это техника, и только техника…

— Да, — грустно согласился Гуков, — если только не помешают… Кстати, не рановато ли решать вопрос о профессии, о призвании, когда у человека, в сущности, еще молочные зубы? А? Представляете?

— У меня самого во многих отношениях еще «молочные зубы», — вздохнул Котовский. — Наверстывать упущенное, осваивать новое… Главное, ведь военное дело — такая штука, что никогда нельзя захлопнуть книгу и сказать: «Теперь все!» Как только захлопнешь книгу, перестанешь следить за новинками, так и окажешься в обозе!

— Даже относительно обоза нужно многое знать.

Так они тихо обменивались мыслями, стоя около кроватки, в которой безмятежно спало еще ничего не ведающее, ничем не озабоченное существо.

<p>9</p>

Когда приехал Белоусов, Григорий Иванович и Ольга Петровна очень ему обрадовались.

— Не забываете нас, — приговаривала Ольга Петровна, наливая ему чаю.

— Ну что вы, Ольга Петровна! Вы для меня все — и родители, и воспитатели, и самые дорогие на свете люди!

Выглядел Белоусов превосходно. Правда, на лбу появилась глубокая морщина, скулы выдались, но в целом он производил впечатление здоровяка. Шла ему кожаная куртка, хотя Котовский и пошутил:

— Вы, Иван Терентьевич, как из романа Пильняка, ведь он коммунистов изображает каменными, саженного роста и обязательно в кожаной куртке, откуда столько кожи-то берут!

— И непременно еще метелица, — подхватил Белоусов. — Революция у него — метелица, дескать, подует-подует да и утихнет.

И добавил, усмехнувшись:

— Публика!

А потом уже другим тоном пояснил, что для его работы кожаная куртка незаменима.

— Ездить много приходится, — вздохнул он, — вся жизнь на вагонных лавках, и никогда не знаешь, в какую погоду попадешь. Выедешь зимой, вернешься летом.

— Либо дождик, либо снег! — засмеялась Ольга Петровна.

Любила она этих взращенных Котовским крепышей, без хитростей, без претензий, верных, надежных и очень человечных. Но среди всех любимцами у нее были Марков и Оксана да вот Ваня Белоусов, который, видите ли, стал уже Иваном Терентьевичем, не как-нибудь.

Белоусов поддержал шутку:

— Вот именно! Правильно вы сказали: либо дождик, либо снег, а то в одну поездку застанет и снег и дождик.

— Как ты думаешь, Леля, не прочитать ли Ивану Терентьевичу статью о маневрах? — с невинным видом спросил Котовский.

Ольга Петровна покорно извлекла с полки статью и прочитала ее насколько могла с выражением.

— Здорово! — сказал Белоусов и рассмеялся.

— Вы чего смеетесь? Плохо читала?

— Нет, не хуже, чем в прошлый мой приезд.

— Значит, вы уже знакомы с этой статьей? Чего же молчали?

— Приятно и второй раз послушать, результаты учебы, как видно, прекрасные, корпус — хорошая боевая единица. Только разве так надо писать о Котовском? Погодите, о Котовском легенды будут слагать, поэмы писать, художники станут изображать Котовского — на коне, во всем великолепии, а дети на вопрос, кем ты хочешь стать, будут отвечать: «Хочу быть Котовским».

— Ну ладно, ладно, Иван Терентьевич! Лишнячку хватили! Пейте лучше чай.

— Ничего не лишнячку! Я ведь так понимаю это: «хочу быть Котовским» означает — хочу быть таким ленинцем, как Котовский, хочу быть храбрым, хочу побеждать врагов.

— Так и говорите. Вся молодежь в нашей стране хочет походить на своих отцов и продолжать их дело. У вас, наверное, и чай остыл, Иван Терентьевич. Леля, налей ему свеженького.

Разговор переключился на международные темы и увлек постепенно всех собравшихся.

— Соединенные Штаты, — принял участие в разговоре и Белоусов, — с удовольствием скушали бы нас даже без соли, да, видно, кусок не по зубам. Изоляция Советского Союза тоже у них не получается. С Германией-то торговый договор заключили? Форд уж на что мракобес, а тракторы нам все же продает? Значит, у них рынок узковат, поджимает!

— Такая у них установка, — добавил и Гуков, который без газеты не мог дня прожить, следил за международным положением и любил говорить на эти темы.

— Какая? — спросила Ольга Петровна, видя, как Гукову не терпится высказать свое суждение.

— Известно, какая: каждый за себя и к черту остальных.

— Позвольте, так этого же придерживаются и французы! — воскликнул оживившийся Белоусов: — У них тоже чужие интересы — это quantite negligeable. — И обернулся к Гукову: — Так, кажется? Или я что-нибуть переврал? Я с французским-то не очень.

«Ого! — отметил мысленно Котовский. — Парень-то, кажется, стал изучать языки! Молодец!»

Народу за столом было, по обыкновению, немало. Все собравшиеся — в основном командиры и политработники — достаточно знали об Америке, о злобном шипении реакционеров в капиталистических странах, о плане Дауэса, о подготовке вооруженного нападения на Советский Союз.

— Нынешний президент Кулидж со всей откровенностью заявил: дело нации — бизнес.

— А золотишка-то Соединенные Штаты изрядно нагребли, чуть не половину мировых запасов!

— Разжирели на войне!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека Лениздата

Котовский
Котовский

Роман «Котовский» написан Борисом Четвериковым в послевоенный период (1957–1964). Большой многолетний труд писателя посвящен человеку, чьи дела легендарны, а имя бессмертно. Автор ведет повествование от раннего детства до последних минут жизни Григория Ивановича Котовского. В первой книге писатель показывает, как формировалось сознание Котовского — мальчика, подростка, юноши, который в силу жизненных условий задумывается над тем, почему в мире есть богатые и бедные, добро и зло. Не сразу пришел Котовский к пониманию идей социализма, к осознанной борьбе со старым миром. Рассказывая об этом, писатель создает образ борца-коммуниста. Перед читателем встает могучая фигура бесстрашного и талантливого командира, вышедшего из народа и отдавшего ему всего себя. Вторая книга романа «Котовский» — «Эстафета жизни» завершает дилогию о бессмертном комбриге. Она рассказывает о жизни и деятельности Г. И. Котовского в период 1921–1925 гг., о его дружбе с М.В.Фрунзе.Роман как-то особенно полюбился читателю. Б. Четвериков выпустил дилогию, объединив в один том.

Борис Дмитриевич Четвериков

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии