Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

Действительно, отряд шествовал. В ногу, щеголевато, напоказ. Учителя нельзя было узнать: бравый, подтянутый, и очки куда-то девал. Командует звонко, отрапортовал лихо. Да и все остальные преобразились. Торжество было на усталых загорелых лицах.

Эти люди, хлебнувшие разгула и дебоширства петлюровцев, да и сроду не видавшие ничего, кроме нужды, водки, пьяных драк, собачьей жизни и воловьего труда, - эти люди сами, по доброй воле сдержали слово, оправдали доверие, осмыслили по-новому свою жизнь. Вот почему на их лицах было такое торжество. Нет большего счастья, чем оказаться хорошим, когда никто не верил, что ты хороший.

И все радовались.

Котовский был доволен. Он так бы и обнял и сельского учителя, и вон того, рябого, которого аж пот прошиб, так старался не подкачать, взмахивать по-солдатски рукой и шагать в ногу.

Но вдруг потемнело лицо комбрига и морщины собрались на его лбу.

- А этот, - загремел его голос, - такой еще рыжий и со шрамом на лбу? Н-неужели переметнулся к Петлюре?!

- Убит в бою, - ответил учитель. - Пал смертью храбрых.

- Понравился он мне, - тихо произнес Котовский, снимая фуражку. Вечная память ему и слава. Разудалая, должно быть, голова!

Колесников подошел к учителю.

- Такое испытание, какое выдержали вы, - сказал он со сдерживаемым волнением, - крепко, как присяга!

- Сегодня большой праздник у нас! - добавил сияющий Няга.

- Нет человека, если нет в нем собственного достоинства, - говорил Котовский, когда вся, так сказать, торжественная часть кончилась и остались одни командиры. - Надо выращивать достоинство, как выращивают цветок, как берегут яблоню.

- Удивляюсь я, как это люди не догадываются... Честное слово, быть хорошим выгоднее, чем плохим! Да и гораздо приятнее! Как ты думаешь, товарищ комбриг? - не унимался Няга.

Когда поили коней, Иван Белоусов сказал Маркову:

- И чего вы тут беспокоились? Я слушаю того, слушаю другого говорят, как о чуде: хорошо, что пленные петлюровцы пришли! Попробовали бы они не прийти! Уж если я один раз взял их в плен, то и в другой раз не растерялся бы! Знаю, чего хотел командир: совести. А чтобы праведник не сбился с пути, поддержи праведника под локоток, помоги ему войти в царствие небесное, в райские врата. Так-то вернее будет!

- Так ты их... тово? Поддержал под локоток? - разочарованно спросил Марков.

- Не понадобилось. Они оказались парни хоть куда! Неужели этот, в очках который был, - просто учитель? А знаешь, как командовал! И первый бросился в атаку.

- И ты все видел?

Белоусов замялся:

- Никому только не говори. Я не утерпел, тоже немножко бил Петлюру. Учитель-то в лоб атаковал, а мы с ребятами с тыла ударили, шум произвели. Я ведь здешний, каждый овраг знаю.

- Так кто же все-таки у вас сражение выиграл?

- Они! Учитель этот самый.

- Тебя что-то не разберешь. И брагу пил, и пироги ел, а на свадьбе не был и знать ничего не знаешь.

- Ты не сердись. Всего рассказывать не могу: у нас с командиром военная тайна.

4

Когда вернулся из Бессарабии Леонтий, Миша Марков расстроился, запечалился, что вот вернулся же Леонтий, а где же отец? И хотелось и страшно было заговорить об этом с Леонтием.

И Леонтий избегал Маркова. Жалко было расстраивать парня, а ничего утешительного рассказать он не мог.

Так или иначе, а когда-то надо было начать этот разговор. Однажды Леонтий увидел Маркова, и поразило его грустное лицо Миши.

"Надо поговорить с ним об отце, - подумал Леонтий, - нехорошо, что я сразу не сделал этого".

- Ну! Чего такой скучный?

- Об отце все думаю... Жив или нет?..

- Если бы я что-нибудь точное знал, давно бы сказал, какое бы горькое известие ни было, оно лучше неизвестности.

- Верно, Леонтий. Если нет отца в живых, говори, я ведь уже не мальчик. Да и время сейчас такое, что смертью не удивишь: война!

- Ничего я о Петре Васильевиче не знаю. Как расстались на том берегу, так больше ничего о нем и не слышал. Но так полагаю, что был бы он жив дал бы о себе знать. Ведь времени прошло немало.

- Вот и я так думаю...

- Кто у тебя еще-то из родни?

Участливо смотрел Леонтий. Оттаяло сердце Миши. Стал рассказывать про свои детские годы, о сестренке, о матери. И так же, как не мог, беседуя в московской столовой со Всеволодом Скоповским, вспомнить ни одного кушанья, кроме вареной кукурузы, так и сейчас в голову не приходило ничего значительного, и он перебирал милые сердцу мелочи, маленькие семейные происшествия, дорогие для него одного пустяки: как однажды Татьянка потерялась, еще совсем маленькая, заблудилась в городе, как в лесу... как отец один раз лисенка живого принес...