Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

- Глупый мальчишка! И куда его понесло? И чего мы смотрели?..

Голос командира был теплый. Потом он поднялся, как бы стряхивая грустные мысли.

Деревенские мальчишки смотрели на высокого дядю с восхищением. А вскоре появился в бригаде трубач Шурка - способный и бойкий. И снова зазвучал боевой призыв-сигнал "В атаку".

5

В Волочиске, в тот же час, как он был захвачен, Марков и Белоусов лазили по поездам и нашли спрятавшегося в тамбуре министра, упустившего момент, чтобы бежать через границу, а затем раскопали богатейший архив: документы, разоблачающие подрывную работу неких соседних и несоседних государств.

Один документ касался Котовского. Его читали и перечитывали все в бригаде. Котовский пояснял, что письмо, найденное в архиве, писал командующий "Третьей армией" Перемыкин, а посылал он письмо Борису Савинкову - эсеру и террористу, причинившему много зла Советской стране.

Перемыкин писал:

"Итак, мое мнение - дело наше проиграно безнадежно. Проклятая петлюровская рвань драпает почем зря, не принимая ни одного боя. Котовский донимает нас по-прежнему; этот каторжник буквально вездесущ. Правда, командир Киевской дивизии генерал Тютюнник недавно хвастал, будто пощипал Котовского под Дубровкой, но я думаю, что этот желто-блакитный выскочка и бандит по обыкновению врет и дело обстояло как раз наоборот. В общем, плохо, господин Савинков, очень плохо".

Два дня хохотала бригада, читая вслух и снова перечитывая "послание".

- А кто он, Перемыкин? Генерал? Ну и потеха, братцы!

- Скажи, пожалуйста, белогвардеец, а понимает!

- Понимает, потому что мы ему "объяснили". Поймешь!

- Врет Тютюнник! Били мы его кажинный раз в обязательном порядке, причем - извиняюсь конечно - били и в хвост и в гриву.

- Главным образом в хвост!

- А что это под Дубровкой? Кто помнит?

- И помнить нечего, побросал пулеметы и смотался, вот и вся твоя Дубровка.

Захваченный в вагонах архив был передан в политотдел.

- Пригодится для истории, - говорил Котовский. - Пусть знают будущие поколения, с какой дрянью приходилось нам возиться, от кого охранять родину.

Рождественские морозы. Серебряный месяц как елочное украшение. Небо густо-синее, от этого еще белее кажется снег. Ходит дед Мороз по березнячку, по задворкам, палочкой постукивает. Ну и мороз загнул! Дух захватывает! Снег под ногами хрустит, каждый шаг звонко отдается в обледенелом воздухе.

Крепкие морозы стоят на Украине. А там еще жди крещенских! Дым из печных труб уходит вверх узеньким столбиком. Звезды вмерзли в небо. Тишина. А потом как налетит ветер, как начнет по селам гулять метелица, света божьего не видно, от соседа до соседа не доберешься, такие наметет сугробы, с острыми гребнями, с зализами. Налетит и утихнет - разбирайся как хочешь!

Тридцать первого декабря, под самый Новый год, Котовский вступил в командование Семнадцатой кавалерийской дивизией. И в тот же день получил приказание преследовать банду Махно.

Нестор Махно не украсил памяти о себе славными делами. Черное имя его проклинают на Украине. Ни один атаман из всей батьковщины времен гражданской войны не совершил столько казней, погромов, как Нестор Махно. Свиреп был Махно, не было предела его вероломству. Никаких убеждений у него не было. Самый что ни на есть отъявленный бандит. "Идеи" ему придумывала окружавшая его свита: махровые анархисты, эсеры, с бычьей злобой кулачье и просто сорвиголовы. Так и прослыл Махно сторонником анархизма.

Котовский, приступая к действиям по ликвидации этой банды, вспомнил почему-то, как он в кокорозенской школе вступил в единоборство с быком. Бык был дьявольски силен, наполнен яростью и злобой, но все-таки это был всего лишь бык, и Котовский победил его.

Вызвал Котовского для личной беседы Фрунзе, командующий вооруженными силами Украины и Крыма. Котовский встречался с Фрунзе неоднократно, и между ними завязалась большая дружба. Котовскому нравился Фрунзе. Отзывчивый, сердечный, он отличался широким кругозором, глубоким пониманием военных и политических задач. Фрунзе много сделал для укрепления Красной Армии и страстно отстаивал здоровые, верные установки в этом отношении. Даже внешний облик командующего сразу располагал к нему. Приятно было смотреть на его крепкую, коренастую фигуру. Обычно он был в гимнастерке, нашивки носил синие, кавалерийские. Кривая сабля у него была окована серебром.

- Война, - при встрече сказал Фрунзе, - приняла более острую, более опасную форму - форму политического бандитизма...

Вся зима и весна прошли в изнурительной погоне за бандитами, а в середине лета Махно был тяжело ранен. Тогда он распустил своих головорезов, предоставив каждому заботиться о дальнейшей своей судьбе. Сам пробрался за границу. Встречали его в Бухаресте, позднее он появился в Париже. Даже дал интервью газетчикам. Они спрашивали:

- Намерены ли вы, месье, возобновить войну с Советами?

- Я думаю, что нет, - отвечал Махно. - С меня, кажется, довольно. Пусть другие дураки занимаются этим делом.