Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

Целый день вызывал он свидетелей, записывал показания, составлял протоколы, но в сущности ничего не выяснил и только страшно устал.

Вечером его пригласил отужинать чем бог послал местный священник отец Михаил. Оказывается, бог послал попу полное изобилие вин и закусок, так что ужин получился на славу. Между двумя рюмками батюшка, как бы мимоходом, упомянул имя Федора Водянюка, человека неверующего, беспокойного, склонного к бунту.

Пристав пробормотал:

- Весьма признателен, батюшка! - и записал фамилию у себя в блокноте.

Отец Михаил назвал еще два-три имени. Ему ли не знать своих прихожан!

На следующий день расследование было закончено. Федор Водянюк и еще трое под конвоем отправлены в город. Пристав доволен, складывает в портфель все бумаги.

Однако арестованные до места назначения не добрались. Около Савеловского оврага, о котором вообще шла дурная слава, что там нечистая сила пошаливает, навстречу конвоирам вышли вооруженные и потребовали документы и разносную книгу со списком арестованных. Сопровождавший арестованных не хотел сначала отдавать разносную книгу. Но книгу у него отняли и разорвали в клочья.

- Теперь они будут числиться совсем по другим спискам! - заявил Котовский. - Они поступают на службу народу. Кто начальник конвоя?

- Я начальник конвоя.

- Фамилия?

- Чегодаев.

- Так вот, Чегодаев. Арестованных я у тебя заберу. Выдам расписку.

- Это как вам будет угодно, - ответил Чегодаев. Он храбр был только с безоружными и беспомощными.

Ему была вручена расписка. Подписал ее "атаман Адский". Как прочел расписку Чегодаев - так даже перекрестился:

- Не иначе как сам сатана встретился мне на дороге. В такого стреляй не стреляй - пуля отскочит...

И он поспешил отвезти расписку своему начальству.

А в отряде Котовского прибавилось несколько отважных людей.

2

Горели усадьбы. Стражники скакали на взмыленных лошадях по проселочным дорогам. Крестьяне вырубали помещичьи леса, запахивали помещичьи земли... Мятежное было время.

В эти дни Александр Станиславович Скоповский чувствовал себя прескверно. У крестьян было достаточно оснований его ненавидеть. А ночи в Бессарабии темны!

Скоповский трусил. Наглухо закрывал ставни, запирал двери, спускал с цепи волкодавов - и все-таки не мог уснуть. Ему чудились шаги, мерещилось возмездие. Он вставал, надевал халат и шел осматривать дом. Пламя свечи колыхалось, когда он шел с подсвечником из зала в зал, избегая смотреть в печальные, пустые зеркала.

А тут приехал становой пристав и еще больше всех перепугал.

- Ваш этот... ну, который так невежливо с вами обошелся... Я имею в виду тот случай, когда он вынудил вас воспользоваться... гм... извините... окном...

- Я давно понял, о ком вы говорите: о Котовском. Не вижу, однако, надобности напоминать при этом о прискорбном случае, едва не стоившем мне жизни.

- Помилуйте, ведь я с осуждением!..

- Какая все-таки новость?

- Как?! Вы не знаете?! Вся губерния знает! Каков молодчик?!

- Да что же такое?

- А вы действительно не знаете? Дубровский! Форменный Дубровский! Не дальше как вчера по Оргеевской дороге напал на полицию, отбил арестованных крестьян. А на той неделе вот тут, по соседству с вами, у этого... как его... у купца Когана забрал деньги. У него масса сообщников, и, говорят, он буквально неуловим!

- С нашими растяпами все неуловимы!

- Однако создать вооруженный отряд для расправы с помещиками! Согласитесь, что это большая смелость.

Скоповский побледнел, услышав это сообщение. Ведь надо же! Не кто-нибудь другой, а именно Котовский!

Александр Станиславович покосился на открытое окно, под которым цвели левкои... Да, все ясно: надо уезжать, уезжать не откладывая! Правительство, видимо, бессильно что-нибудь сделать.

"В Петербург! Немедленно в Петербург! - неотступно сверлила Скоповского мысль. - Да что, какая гарантия в Петербурге?! За границу, пока здесь не утихомирятся. Эх, нам бы папашу, в бозе почившего! Мягковат, мягковат и с неба звезд не хватает наш помазанник Николай Александрович. С этим народом не так надо разговаривать. Иссякла сила царствующего дома Романовых. Этак недолго и всю Россию прозевать".

В ночь на семнадцатое лошади на конюшне получили двойную порцию овса. Сдобные булочки, слоеные пирожки, жареные цыплята, телятина и всякая другая снедь - все это было уложено в корзины. Долго возились с укладкой. Скоповский давал бесчисленные наказы, читал нравоучения. Наконец мадам Скоповская, вздыхая и жалуясь на изжогу, прочла краткую молитву и отошла ко сну. Скоповский принял подкрепляющие пилюли и тоже задремал под невеселые думы о слабости длани российского самодержца.

В полночь залаяли собаки. Но тотчас замолкли. Затем как будто звякнула подкова о камень... Закачались кусты акации...

Скоповский проснулся от невероятного грохота. Он сел на кровати, прислушался. Дом содрогался от сильных ударов. Дребезжал звонок.

"Вот как это бывает!" - подумал Скоповский и стал нащупывать ногой ночные туфли, но все никак не мог отыскать.

- Кто? Кого? - очнулась заспанная Скоповская. - Уж не случилось ли чего с детьми? Не от Севочки ли телеграмма?