Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

— Я часто думаю, — заговорил второй, — вы только не придирайтесь к словам, мне очень трудно это выразить… Вот мы всегда говорим, что боремся ради светлого будущего, ради счастья наших детей… Конечно, для будущего! Но будущее-то никогда не переведется? Мы хотим, чтобы следующим поколениям жилось лучше, а как получится? Не придут ли у них новые беды? А? Могут ведь прийти?

— Что-то ты мудреное говоришь и даже сам запутался, — улыбнулся Фурманов. — Ну, ну? Будущее… И что же?

— Я только хочу сказать: мы боремся потому, что не можем не бороться. Так повелевают наши убеждения. И в этом наше — не чье-то, а именно наше счастье. Вырастет новое поколение, и целью у него будет продолжение борьбы за устроение жизни. Значит, опять за лучшее будущее? Ведь так?

«Расшевелил, определенно расшевелил!» — подумал опять Фурманов, почти не слушая и не вникая, о чем его спрашивают. И сказал, следуя своим каким-то мыслям:

— В общем, довольны поездкой? То-то! Но мы уже пришли, и надо справиться, когда будет поезд.

Вышедшие от Фрунзе вместе с писателями Котовский и Сиротинский сразу же распрощались с ними, сказав, что им не по пути.

— Пройдемся немного, уж больно ночь хороша, — предложил Котовский.

И они пошли, звонко печатая шаги по харьковским тротуарам, с наслаждением вдыхая прохладу ночи и тихо переговариваясь.

Была та умиротворенная осенняя пора, когда воздух вкусен, как спелый арбуз, когда выпекают пышный хлеб из нового урожая, когда пахнет антоновскими яблоками, липовым медом и крепким взваром, приготовленным из сушеных груш.

Оба — и Котовский, и Сиротинский — полны были сил, полны желания созидать, устраивать жизнь. Все у них складывалось удачно, у обоих были широкие планы, точные и нужные дела и обязанности. Обоим нравилось жить.

— Как бы они к двухчасовому не опоздали, — прислушиваясь к отдаленным паровозным свисткам, сказал Котовский.

— Не опоздают, народ молодой.

Вокруг было то особенное настороженное молчание, какое наступает после шумного трудового дня. Улицы пустынны. Ни разговор редких прохожих, ни дребезжание пролетки где-то в переулке, ни сонное тявканье пса — ничто не нарушает торжественности наступающей ночи.

— А небо-то, небо-то какое! Все в звездах, как грудь старого вояки! залюбовался Сиротинский.

— Нет, для неба это все-таки обидно, — не согласился Котовский.

— Мне понравилось у Гёте: «Чтобы понять, что небо синее, не надо объезжать вокруг света». Теперь я как взгляну на небо, так вспоминаю эти слова.

— А я бы еще так сказал: чтобы понять, как прекрасна душа человека, достаточно побывать у Фрунзе.

— Это вы сами придумали?

— Не Гёте же…

Оба рассмеялись и вошли в подъезд гостиницы.

Шестая глава

1

Когда Марков и Оксана распрощались с Котовскими и сели в вагон, им сразу стало одиноко и сиротливо. Всю дорогу не проходило это чувство, и всю дорогу они были молчаливы.

Но вот и конец путешествия. Поезд остановился. Марков и Оксана вышли из вагона. Петроград!

Перрон был заполнен людьми. Маркова и Оксану подхватил общий поток. Все очень торопились, почти бежали, волоча чемоданы, узлы, баулы, разнообразнейшую поклажу, судя по напряженным лицам и вздувшимся жилам на руках, — тяжелую.

— Не отставай! — командовал Миша, устремляясь вслед за всеми.

Потоком людей их выхлестнуло на площадь. Серое небо, громадные дома, бесконечные улицы и проспекты… Жутко! Оба оробели и стояли, озираясь по сторонам. Вот он — Петроград!

Денек выдался кислый, вроде как собирался дождь, но все никак не мог собраться. Серый, каменный, гранитный — город казался в мутной дымке еще неразгаданней. Не поймешь, хмурится он или спокоен и безмятежен? И есть ли где-нибудь его окончание или он тянется без конца? Что он сулит? Как примет?

Оба не знали, куда ехать, на чем ехать и далеко ли ехать, да и денег у них было не густо. Трамваи мчались в одну, в другую сторону, звякали, громыхали, выбивали электрические голубые искры, а на какой из них садиться — одному богу известно. Как будто еще продолжался перрон. Все та же бешено мчащаяся толпа, те же озабоченные лица, говор, спешка, суета. И полное безразличие к двум существам, которые стояли у стены и широко раскрытыми глазами смотрели на это столпотворение.

По их виду вокзальные завсегдатаи сразу определили, что им нужно.

— Довезем? — предложил хмурый дядя, громадный, заскорузлый, волосатый, похожий на лесного разбойника. Он так свирепо посмотрел, что они сразу согласились.

— Сампсониевский проспект, дом номер шесть, — робея сообщил Миша. — А сколько будет стоить?

— Не дороже денег! — прохрипел верзила и стал складывать пожитки на неказистую, сборной конструкции тележку: колеса — от тарантаса, кузов — из досок, нетесанных, сучковатых, — не кузов, а гроб для похорон по второму разряду.