Котуйская история (СИ)

Все заново ворвалось в жизнь Николая: арест, этап. Сначала был сгонный пункт в Германии, затем под конвоем, в забитом до отказа товарном вагоне, следовал путь в конечный пункт назначения – «ПФЛ2». Там его, не смотря на ранение, ждал нелегкий труд на стройке. Опять допросы оперов и следователей, а затем этап в северный лагерь. Пока выясняли суть да дело, пришлось сидеть в холодном лагере, и только по истечении полтора года на выездной сессии суда, Николаю объявили, что он приговаривается к четырем годам лишения свободы. Сидя в промозглом бараке, он все думал: «Как же так? Выходит мы непрощенные, нас унизили, наказали снова и закрыли. Стало быть у них на «верху» совсем другие планы, мы не нужны им на свободе. Страну нужно из разрухи вытаскивать, а значит, нужна дармовая рабсила. Сколько нас таких! Выходит власти проще нас снова трюмовать, прежде, чем мы вернемся домой и расскажем людям правду, как она об нас ноги вытирает, как намерена дальше с нами поступать. Фронтовики – штрафники, ей, как кость в горле, потому всех неблагонадежных, смелых в своих суждениях и поступках, нужно изолировать от остального народа. Мы штрафники, испытавшие на себе ужасы тюрем, лагерей, побывавшие «на дне» жизни людской, не станем молчать. Ярость кипит в груди. Нас не простили. Выходит при таком строе нелегко придется – каждого из нас ждет неясная судьба. Когда же к власти придут нормальные люди и вышвырнут безмозглых тиранов? Эх, Родина, за что же ты нас так не любишь?! Да, мы штрафники, уже меченные, таких, как я, легче утопить в лагерном дерьме, чем свежеиспеченных доходяг».

Глава 2

На Филевской стороне

Шел 1949 год. У Николая закончился срок отбытия наказания и в конце зимы бывшего штрафника с изломанной судьбой, освободили. Орден «Красной звезды» ему вернули и еще медаль – «За отвагу». Он даже не предполагал, что по прибытии в Москву, ему еще долго придется получать разрешение на прописку в Филевском районе, где проживал с матушкой до первой судимости. Сто первый километр – всегда, пожалуйста, но чем ближе центр, тем проблематичнее было закрепиться в столице.

Детство и отрочество Коли прошли в Юном городке, который разделяли две улицы: Красная и Черная. Теперь же, после войны Красную улицу заселяли в основном вернувшиеся после победы фронтовики, а Черная улица, как считала власть, была в старые времена – бандитской, так и продолжала «воспитывать» молодежь в людском духе, а не по общественным законам и меркам. Николая тоже воспитала улица, заложив в его сознание такие ценности, как: сплочение, дружба и отстаивание правоты, что иногда сталкивало в споре уголовный люд Юного городка с представителями власти на местах.

Мама постарела, сдала за годы, пока шла война, с ужасом встречала почтальона, только бы не протянул ей похоронку, потом письма от сына прекратились. Горевала, думала, что пропал без вести, и только через полтора года письмо от Коленьки вернуло ее к жизни. «Пусть в лагере, но зато живой, – переживала она, понимая, что сыну сломали жизнь, – что поделать, раз у нас в районе, на улице Черной таких ребят было много: кто под "горячую руку

" власти попал, а кто и по глупости сел за решетку. Вон, соседский парнишка – Сережка «Резак», уже не один раз побывал в тюрьме, правда он моложе сына, но, как говорят: «Молодой, да ранний». Вроде с виду и по поступкам парень-то не плохой, однако ж, неймется. Хоть и молод, да не сбил бы моего парня с пути, сын-то выходит, вроде отрицает порядки советские, как «политический» идет, а Сережка все по карманам промышляет, да в карты играет, одним словом – уголовник».

– Мам, помнишь в соседнем доме девчонка жила? – спросил Николай в первый же день.

– Аннушка?

– Она, она, симпатичная такая.

– Чего ж не помнить, – мать улыбнулась, – а ты знаешь сынок, ждет она тебя, голубка. Может быть, и выскочила бы за кого, но Сережка Резаков не дает никому даже взглянуть на нее. Он намедни такую драку устроил, пришли с Красной улицы ребята, и один из них хотел к Ане посвататься, так Резак ему путь указал в обратную сторону. Насилу убежали, с нашей-то улицы мигом парни, да мужики собрались.

– А почему ты решила, что она меня ждала?

– Видела я ее, разговаривала, она сама мне призналась, что дорог ты ей. Иди сынок, вижу, что и еда тебе в горло не лезет. Ты уж поаккуратнее с ней, девчонка еще больно молода…

– Мам, ты что, я ее ничем не обижу.

– Иди- иди, вижу, что и ты к ней не равнодушен, – улыбнулась мать.