Коварная рыбка фугу

Дожидаться развязки я не стала, помахала рукой Василию Ивановичу и пошла к себе за сумкой.

Глава 3

Перед тем как уйти, я решила проститься с Димой и, проходя мимо его кабинета, постучала в дверь. Мне никто не ответил, хотя дверь была не заперта. На то указывала тонкая щель, сквозь которую пробивался луч света.

– Дима, – позвала я. – Дима, ты здесь?

Я набралась наглости и потянула ручку на себя.

На первый взгляд в кабинете никого не было. На столе стояла рюмка и бутылка, на этикетке которой красовались причудливые иероглифы.

«Интересно, а где же Дима?» – спросила я себя.

Наверное, нехорошо заходить в чужой кабинет без спроса, но я все-таки зашла, чтобы рассмотреть этикетку на бутылке – уж больно она была красочная и очень похожая на ту, из которой угощали гостей Емельянова.

До изучения этикетки дело не дошло. Когда я приблизилась к столу, то увидела сначала перевернутый стул, а потом Дмитрия, лежащего с открытыми глазами. Меня испугало то, что он не проявлял никаких признаков жизни. Взгляд мой метнулся к бутылке – она была пуста.

Почему-то на цыпочках я обошла стол. Ступала осторожно, но едва не сбила корзину для бумаг, в которой из-под горы мусора торчало горлышко коньячной бутылки. И эта бутылка была пуста. Когда же он успел? Или коньяк он раньше допил?

Дрожащей рукой я коснулась Димкиной шеи – пульса не было. Глаза смотрели в одну точку. На лице никаких эмоций. Он был еще теплый, но жизни в его теле уже не было.

– Сюда, все ко мне! – завизжала я, осознав происшедшее.

Первой откликнулась Катя. Она появилась в проеме двери и недовольно спросила:

– Что у вас произошло? Зачем орать?

– Дима, он… он… – язык не слушался меня.

– Что он? – переспросила Катя, теряя терпение.

– Лежит…

Из-за Катиной спины вынырнула голова Василия Ивановича. Заметив на столе бутылку с рюмкой, он решил, что Димка напился:

– Маленько выпил мужичок? Так это ничего – бывает. Проспится и будет как новенький.

– Не маленько! Он выпил две бутылки и, кажется, умер, – удалось мне выдавить из себя.

Не поверив, Катя зашла в кабинет. Не дойдя до стола, она наткнулась взглядом на бутылку.

– Откуда это у него? Это же то саке, которым угощали гостей! Это же яд! – ужаснулась она.

– Его можно пить микроскопическими дозами, – вспомнила я. – А он сколько выпил? Сколько было в бутылке?

Никто не знал.

– Может, она и не была полная, – предположил Василий Иванович.

– Да какая разница! Даже две рюмки для человека смертельны. О, боже, – застонала Катя, прислоняясь к стене.

– Может, он еще отойдет? – с надеждой спросила я, вспоминая, как гости Емельянова через некоторое время приходили в себя.

«Мне только показалось! Димка жив! Все гости Емельянова очнулись – очнется и он!» – крутилось у меня в голове. Смущало одно: гостям Емельянова наливали наперстками. Сколько оставалось в бутылке, мы не знали.

Катя так и не решилась приблизиться к безжизненному телу. Она стояла так, будто сама хлебнула саке из этой злосчастной бутылки.

Зато Василий Иванович проявлял бурную деятельность. Он хлопал Дмитрия по щекам, тряс его за плечи, заглядывал в глаза, пытаясь заметить хоть малую искорку жизни. Кажется, он использовал все способы вернуть Дмитрия к жизни – все было без толку.

– Что вы стоите? «Скорую» скорей вызывайте! – услышала я над собой гневный оклик Андрея Михайловича. Прибежав на шум, он мигом оценил ситуацию. – И пусть они подъезжают к служебному входу: банкет еще не закончился, может начаться паника. Нам только этого не хватало.

«Скорую» пришлось вызывать мне со своего мобильного телефона. Катя продолжала находиться в ступоре. Только теперь я поняла, насколько Дмитрий Полянский был ей небезразличен.

Андрей Михайлович немного постоял с нами и, тяжело вздохнув, ушел в свой кабинет – ему предстояло сообщить старшему Полянскому о смерти сына.

И если мы с Катей стояли как вкопанные, то Василий Иванович, напротив, не мог найти себе места. Он ходил по маленькому Димкиному кабинету и, заламывая руки, причитал:

– Такой молодой! Единственный сын, умница, красавец. – Как-то сразу забылось, что Димка был шалопаем из шалопаев. – Опора и надежда отца, радость матери. Как теперь жить?! – спрашивал у нас Василий Иванович и тут же сам отвечал: – Это горе не выплачешь до конца жизни.

Болтливость Василия Ивановича и его мельтешение перед глазами действовали на нервы. Я понимала, что всё это у него на нервной почве, но и остальные не железные. Надо держать себя в руках. Я не сдержалась и прикрикнула на него:

– Не мечитесь! И без вас, Василий Иванович, тошно.

– А что я? Я ему эту бутылку подсунул? – с вызовом спросил он, дыхнув на меня алкогольным запашком. Наверное, ему удалось- таки уговорить японца под чаек выпить рюмочку спиртного.

Вскоре приехали врачи. Диагноз был неутешительный.

– Смерть, вероятнее всего, наступила полчаса назад, – констатировал доктор, поискав на запястье пульс и заглянув в Димкины глаза. – Похоже на сердечный приступ, но полицию вызвать надо. Положено.