Коварные умы (ЛП)

— «Борзая»³⁰, — сказал он мягко. — Грейпфрут свежевыжатый. Прошлой ночью мне так и не удалось угостить тебя подходящим для дня рождения напитком. — Слабо нахмурившись, он отвернулся и медленной походкой приговорённого к смертной казни направился обратно к бару. Ну, вы знаете эту походку: плечи опущены, ноги шаркают, словно к ним прикована пятифунтовая цепь.

— Ник, — крикнула я, и он резко обернулся, сунув руки в карманы джинсов. Когда он посмотрел на меня этим щенячьим взглядом и стал раскачиваться туда-сюда на пятках, я почти растаяла. — Извини за ту ночь... Питерс вёл себя как говнюк... Может, мы могли бы как-нибудь повторить? — Я послала ему слабую обнадеживающую улыбку.

Он медленно кивнул, изучая моё тело, пока я не потянула за свой топ, чтобы выпустить нарастающий пар.

— Ага. Приди в себя, Сидни.

Его слова застали меня врасплох, но он быстро улыбнулся мне.

— Пойми уже, Питерс – мудак. Ты знаешь, где меня найти. — Он отвернулся как раз в тот момент, когда клиент подошел к барной стойке.

Смущённая.

Я пребывала в противоречивых чувствах.

Возможность быть с Ником ужасала меня. Он всегда был недосягаемой мечтой. Той, к которой я приближусь годам к тридцати, когда буду горячей: более сексуально подкованной и уверенной в себе. Никогда бы в жизни я не смогла предвидеть его теперешний интерес.

А еще был Питерс.

Питерс, сексуальный квотербек, который начал расти на мне, словно плесень. Не самая лучшая аналогия, но с ним я чувствовала себя мягкой и пушистой, а не твердой и жёсткой Сидни.

В ту ночь, когда я спала у него, я ощущала себя в безопасности рядом с ним, и он относился ко мне с уважением. Совсем не так, как я ожидала. В его объятиях я была как дома, но этот дом будет сожжён дотла, как только подлинная личность Сандэй Лэйн будет раскрыта.

Ник же, с другой стороны, никогда не был объектом моих обличительных речей по радио. Я нарисовала его образ у себя в голове, образ, который видела лишь я, но чем шире открывала глаза на него настоящего, тем меньше он, казалось, становился мне интересен.

Два года назад...

Последние три часа мы с Греем болтали обо всем.

Мы говорили о том, что любим, но не о том, кто мы. Когда он не задал мне миллион вопросов о жизни дома или моих мечтах, для меня это было будто глоток свежего воздуха. Мы оба считали, что стараемся поддерживать простой разговор, но всё было намного глубже. Признаваясь в том, что любите, вы соглашаетесь на определённый уровень доверия. То, что вы любите, говорит о том, кто вы есть и что для вас ценно.

Грею нравились пожилые люди, потому что они пахли мятой и у них были самые лучшие истории. Он любил футбол, но не был влюблён в него. Когда я сообщила ему, что не вижу разницы, он улыбнулся и стал теребить в руках наволочку.

— Думаю, я люблю футбол, потому что благодаря ему я здесь, — сказал он, — но есть и другие вещи, которые я люблю больше.

Когда я спросила у него, что именно, он ответил «сэндвичи с тунцом». Тунец, приготовленный на воде, не на масле. Когда я сказала ему, что тунец – гадость, он ответил, что очень хотел бы сейчас такой бутерброд и отправился обратно к моим нижним областям. Поэтому я слегка ударила его по лицу, что привело к ещё одному раунду крышесносного с-е-к-с-а. Такого, когда я была прижата к изголовью кровати, и, вероятно, после секса мне понадобился бы костоправ и, совершенно точно, пакет со льдом.

— Зелёный, — ответила я, вынимая небольшую стопку «Принглс» из банки. Я уронила одну чипсину на грудь, и Питерс стащил её зубами, всасывая её, словно пылесос.

— Зелёный как весенняя трава или изумрудно-зелёный? — спросил он, поцелуем убирая часть крошек от чипсов с моей груди.

— Зелёный как деньги. Вот почему я сплю с кандидатами в НФЛ, ясен пень, — дразнила я, отряхнув остальное рукой.

Питерс сощурил янтарные глаза и зарычал, когда откинулся на подушку.

— Какой тогда твой любимый цвет? — Я перевернулась лицом к нему, глубоко зарыв голову в его подушку.

— Ну, был голубой, но теперь коричневый.

— Коричневый?

— Да, коричневый, как твои глаза, Сидни Факю.

Я рассмеялась, но смех вышел прерывистым и нервным.

Затем он провёл кончиками пальцев по моему лицу и остановился около уголка глаза.

— Я серьёзно. Ты опасная. Твои глаза цвета кофе заставляют меня забыть обо всём на свете.

Ощущая, как по горлу осыпается каменная лавина, я задвигалась, пока его рука не упала.

— Тебе не обязательно меня очаровывать. Мы уже сделали «это», поэтому можно уже не флиртовать.

— Я не флиртую, — сказал он мягко. — Я имею в виду то, что говорю, Сидни. С тобой весело. Большинство девчонок знают, кто я ещё до того, как просто подойти ко мне. Могу сказать, тебе на это наплевать и это...

— Мне нравятся твои картины, — сказала я, показывая на коллекцию рисунков на стене.