– Охотно верю. – Каммамури повернулся к парии. – Хватит с тебя или продолжить?
– Да падет на тебя проклятие Брахмы! – крикнул пленник, напрягая мускулы в тщетной надежде порвать цепи.
– С Брахмой я незнаком и боюсь только проклятий своего Бога.
– Тебя проклянет и он!
– Почему это?
– Потому что ты посмел поднять нечестивую руку на брамина.
– Кончай ломать комедию, прохвост. Прикажешь каждые четверть часа напоминать тебе, что ты пария? Надоело, знаешь ли.
– Вы все ошибаетесь!
– Брось, браминов можно узнать с первого взгляда. Будешь говорить или нет? Если надеешься дождаться рани, то напрасно. Она не вернется, все двери заперты.
– Мне безразлично. Главное, рани знает, что надо сделать, чтобы очнуться от сна.
– Тебе мало побоев? – взревел маратха, занося кулак.
– Бей, бей. Может, убьешь наконец.
– Даже не рассчитывай. Сдохнешь, если захочешь, но после того, как во всем признаешься. Жалкий ублюдок! Ты велел рани скормить ее собственного сына птицам, чтобы те насытились и замолчали! У тебя нет сердца.
– Я хочу спать.
– Так спи.
– Убери марабу. Их карканье сводит меня с ума.
– Птички останутся здесь до тех пор, пока ты не раскаешься, мучимый голодом, жаждой и бессонницей.
– Убийца!
– Сам ты подлый убийца, отравивший троих человек. Не отпирайся, это бессмысленно. – Маратха поднялся. – Раджпут, тебе, случайно, не мешают птичьи трели?
– Мне? Мои уши привыкли к пушечной канонаде.
– Что бы ни случилось, не убивай этого человека. Помни, махараджа пока не желает его смерти.
– Тогда я, пожалуй, спрячу пику подальше. Боюсь не устоять перед искушением.
– И кулаками не размахивай. С виду они у тебя как кузнечные молоты.
– Обещаю, приятель, – осклабился раджпут.
– Следи, чтобы преступник не убежал и не заворожил тебя.
– Я же не маленькая рани, куда ему со мной справиться.
– Договорились. Пойду проверю, не вернулся ли махараджа, заодно прослежу, чтобы госпожа рани не исполнила приказ парии. Смотри в оба. А вот уши я бы посоветовал чем-нибудь заткнуть.
Каммамури обошел дико горланящих марабу и поднялся на верхний этаж. Бронзовые двери крысолов запер, чтобы не прошла рани, но у маратхи был свой ключ. Он взбежал по лестнице и оказался во внутренних покоях как раз в ту минуту, когда во дворец вернулись министры, стража и прочие придворные.
Маратха отправился в кабинет Янеса, где и застал португальца: тот беседовал с Тремаль-Наиком и крысоловом. Судя по всему, они только что вошли, немного обогнав кортеж, что сопровождал колесницу, запряженную белоснежными зебу, чьи позолоченные рога были обвиты разноцветными шелковыми лентами.
– Я уже все знаю, – бросил Янес маратхе. – Я велю казнить этого мерзавца с особой жестокостью!
– Не стоит, мой господин. Пленник должен заговорить, и он заговорит, клянусь. Я его дожму.
– Но негодяй продолжает гипнотизировать мою жену, даже когда лежит связанный в подвале.
– Нет-нет, Янес, – возразил Тремаль-Наик. – Он заворожил ее в тот миг, когда впервые увидел. Он понял, что перед ним впечатлительная женщина, неспособная сопротивляться его взгляду.
– Что делает госпожа? – спросил Каммамури.
– Лежит в постели, совсем изможденная. Я боюсь за нее.
– Она пыталась выполнить приказ парии и отнести маленького Соареса в подвал?
– Мы с крысоловом вовремя ее остановили. Сурама уже взяла малыша на руки. Едва я подошел, она упала без чувств. Велеть бросить ребенка марабу! До чего же черная душа у этого человека!
– Душа Кали, господин Янес.
– Очень может быть. Пленник все молчит?
– Как рыба. Продолжает настаивать, что он брамин.
– Что же нам делать? – Португалец принялся сердито ходить из угла в угол, сунув руки в карманы.
– Хочешь совет? – предложил Тремаль-Наик.
– Говори. Скажи хоть что-нибудь дельное, иначе я спущусь в подвал и прирежу негодяя.
– Нельзя его убивать сейчас, тут я с Каммамури согласен. Подлец на кого-то работает. Не исключено, что на Синдхию. На кону твой трон. Мы потом заставим его расколдовать рани.
– А если он не подчинится?
– Мы подождем. Твоей жене ничего не грозит, кроме небольшой слабости.
– Хочу проверить, подчиняется ли она парии или уже нет.
– Каким образом?
– Разбудим ее и посмотрим, что она сделает. Любопытно узнать, чем все завершится.
– Ладно, я попытаюсь, – ответил Тремаль-Наик. – У меня, конечно, нет особенной силы, чтобы вывести рани из-под его власти, но, думаю, разбудить ее сумею. Когда-то я тоже пробовал себя в подобных вещах.
– Хозяин, ты собирался заворожить тигров в Черных джунглях? – спросил Каммамури.
– Напрасно смеешься. Я нередко заставлял тигра на секунду остановиться, благодаря чему побеждал хищника.
– Идем, – решился португалец. – Только не шумите.
Миновав череду богато обставленных комнат, они вошли в просторный зал, обитый голубым шелком того оттенка синевы, который китайцы, отлично разбирающиеся в цветах и оттенках (даже будучи посредственными художниками), именуют «гобеленом после дождя». Вдоль стен стояли такие же голубые диванчики с парчовыми подушками и изящная резная мебель из палисандра.