Коварный камень изумруд

Егоров подстроил трубу под свой глаз. При солнечном свете он явно увидел, что морды у всех шерстистых — собачьи! А передний скот с пёсьей головой тащит в левой лапе верхнюю половину туловища ихнего обозного парня. Поднимет тулово ко рту, оближет с него кровь и рогочет...

Сёма Гвоздилин, что, отвернувшись от всех, наблюдал за горой Скритха Тау, проговорил:

— Скиртхи исчезли из пещеры. Сейчас вывалятся с-под низу горы и вместе с этими возьмут нас в клещи. Помолиться бы нам теперь, а?

Егоров промолчал, да и все люди промолчали. Некогда молиться.

От горы, там, с позадков кургана, явственно донеслись детские голоса. Точно сказал Сёма Гвоздилин, — скиртхи осознали свою поживу, вышли из горы.

Каюк.

Тут под ногами Егорова слегка задрожало. Задрожали и горы, часто, но мелко встряхнулись, с них полетели камни.

Между псеглавцами и подножием кургана осталось шагов пятьдесят. Может, больше. Но и шерстистые разом встали, когда землю затрясло.

Вот между ними и курганом медленно, будто в воронку на воде, посыпался снег. Появилась огромная дыра. Такая дыра, что сейчас вот лошадь с санями туда попадёт, — целой и останется. Если глубина той дыры не до самого ада.

Из той дары понесло такой вонью, что даже псеглавцы подались назад... Покачнулся весь курган. Люди на нём хватались друг за друга, чтобы удержаться. Скиртхи сзади кургана орали уже не весёлыми, а плачущими голосами. В дыре заскребло так, что уши заложило. Потом там моргнуло.

Лязгнуло костяным лязгом.

«Ты, Александр Дмитрия, возле горы Скиртха Тау увидишь курган, так на тот курган не входи! — явственно услышал Егоров голос Петра Андреевича Словцова в своей гудящей голове. — Его стережёт ползучий гад...».

— Ты живой, Марк О'Вейзи? — шепнул в сторону Егоров. — Если ещё штаны не обделал, тащи сюда три бруска... китового жира!

— Штаны... — пробормотал О'Вейзи, удаляясь к саням на верху кургана. — Штаны тебе мои... весь я... inthe Shit[11], весь!

— А чего? — крикнул вослед ему Егоров. — Знал бы про такое... не поехал бы со мной?

Ответа не услышал.

В огромной дыре опять заворочалось, хыкнуло. Снег вокруг дыры начал таять. И на кургане стало мокреть.

Скользя по мокрому снегу, к Егорову молча скатился О'Вейзи, протянул ему три бруска золота. Золото тускло отразило яркий солнечный свет.

— Эка ты! — подал хриплый голос Ерофей Сирин. — Где ты его покупаешь, а?

Егоров примерился и кинул наобум в дыру брусок золота поболе килограмма весом и зачем-то пригнулся.

Правильно пригнулся.

Брусок, будто надкушенный огромным зубом, прилетел бы ему по голове. Теперь он упал сзади Егорова, но при этом попал в брюхо ирландца.

— Не требуется гаду золота! — хмыкнул Егоров.

Те псеглавцы увидели, как золото полетело в дыру и как оттуда вылетело назад. Радостно завопили, шагнули кучей вперёд.

Из дыры на них дыхнуло гадостью, шерстистые попадали.

— Ты, Гвоздилин... иди, наверху там выбери самого старого коня, — задохнувшись посреди своих слов, прошипел Сирин. — Упряжь с него сдери, веди сюда при одной узде...

— Ага...

Шерститые лежали, не вставали. Они вроде бы молились. Ритм слышался в их подвываниях.

Гвоздилин провёл коня мимо людей, заскользил к дыре.

Встала мерзкая тишина.

За пять шагов до дыры конь взбрыкнул, но Гвоздилин ударил его плёткой промеж задних ног, конь скользнул подковами на камнях, вылезших из-под тающего снега, и с протестным ржанием ухнул в дыру.

Курган опять жутко тряхнуло. Там, в дыре, послышалось благостное шипение, потом хрустнули кости, и конь замолк ржать.

Ещё похрустело.

Люди не шевелились и псеглавцы не шевелились. Только лошади обозников, которых шерстистые волокли за собой, вдруг почуяли некую себе слабину и побежали назад, туда, к еловой роще, к своим саням и своему костру, хоть и потухшему.

* * *

Когда Сёма Гвоздилин, знаток старинных сказок, приволок сверху пять вожжей и стал вязать ими людей, да и сам привязался к ремню Егорова, а потом оба конца вязки обмотал за крепкий курганный камень, Егоров даже не шевельнулся. Он только зыркнул глазом на скиртхей, подвывающих наверху, в своей пещере. Их вой аж звенел, когда там, в дыре, раздавалось равномерное бульканье. Не совсем бульканье, но как-то так это звучало.

И когда это так зазвучало снова, Егорова махом и так душевно и сладко потянуло пойти и упасть в дыру, что он задёргался в вожжевой вязке. О'Вейзи тут же огрел своего компаньона кулаком по лбу. Стало получше. Егоров упал на колени и стал совать себе в рот грязные куски снега. Совал и смотрел, как шерстистые идут в ряд к дыре и падают в неё. Когда первый упал, то из дыры вылетел наверх обезображенный кусок человеческого тела. Его псеглавец тащил с собой.

— Это был Панята Шикин, — тихо пробурчал Сирин. — Свадьба у него должна была быть следующей осенью.

Ерофей Сирин говорил и корчился, его тоже самоходно тащило в ту жуткую дыру. Вожжи не пускали.

Но вот последний псеглавец с мучительным воем упал вниз.

Там, внизу пошумело, поскребло, и вдруг курган опять дрогнул, как бы приподнялся, и опал.

— Сейчас за нами придёт, — сказал в пустоту гор О'Вейзи, морщась и потирая крепко ушибленный золотом живот.